Он уже отдал распоряжение телефонистам: сколь возможно сузить территориальные масштабы сектора, где могла располагаться искомая телефонная будка.
– Вас что-то не устраивает, Лева? – спросил у Дана Левин, с привычной цепкостью отметив нервический раздрай своего «психа» коего знал, как облупленного, и как родича.
– Двойное «кое-что» Борис Иосифович, уже двойное.
– Делись.
– Во-первых, совершенно не типичное для примитивной старой пьяни первое словечко: «пеньжайка» – абракадабра, нонсенс, изящное седло на корове. Это, скорее всего сплав из двух слов. Попахивает каким-то шифром из бытового междусобойного общения двоих. А если так, то маячит вариант: выполнялся, чей то заказ. Какой заказ и чей?
– Та-а-ак. Что, «во-вторых»?
– Пауза. После этих двух слов «пеньжайка и каштан» возникла пауза. И лишь затем маразматическое «хи-хи». Смешок последовал не как естественное извержение удовольствия от сделанной пакости. Он был явно пришит белыми нитками. Причем это бездарно сделано: «актер – актерычем». Опять таки вероятность – по заказу.
– Портретик звонаря не возьметесь нарисовать, Лева? –попросил Левин.
– Судя по хрипотце, тембру, заядлый курильщик лет пятидесяти. Скорее всего, сутулится, с чахлой вогнутой грудью. Рост в пределах 160-170. С большой долей вероятности – либо лыс, либо с обширными залысинами. Ходьба – учащенная, когда торопится – суетлив, семенит иноходью.
– Стоп – стоп! – выпрямился, пришлепнул ладонью по столу генерал. – Что-то знакомое… так… так… Ну да! Премьера оперы «Евгений Онегин» в ДК Ленина! Меня затащила туда супруга – все бабы города тогда свихнулись на Чукалине. Грозный на ушах стоял: Гремина поет второй Шаляпин. В финале, на поклонах – бешеный ажиотаж, зал бисировал стоя. На сцене труппа Соколова. Плюс Некто с залысинами. Этот суетился, лез целоваться к солистам, вытирал слезки – типичный меломан, ушибленный оперой. Смотрелось как-то склизко. Я поинтересовался – что за вертухай? Мне доложили – Томин, ночной сторож Дворца Культуры, руководитель зоокружка и спец по изготовлению чучел. Фанат оперы Соколова.
– Виктор Иванович, – прервал Белозерова Куйбышевский полковник Орясин, – Дворец Культуры занесен в список объектов, где бывал Чукалин? Там выставлен пост?
– Нет.
– Почему?! – настороженно и жестко вздыбился Левин.
– Помимо Дворца студент бывал регулярно на «Динамо», где занимался акробатикой с Омельчено, в Доме Учителя – кружок Красницкого, в спортзале нефтяного института, где боксировал с сокурсником Вартановым, наконец – в спортзале института, где их тренировал на «драке Радогора» сам Бадмаева. У меня не хватит всего аппарата, чтобы выставить посты на этих объектах и потом…
– Мне бы сказали на Лубянке в этой ситуации – «Засунь свое «потом» в задницу, – вломился в генерала Левин. – Я извиняясь за отсутствие «цирлих – манирлих», Виктор Иванович, но вы должны были полтора часа назад немедленно захлопнуть сыск на Дворце Культуры, как только раздался звонок из заводского района! Дворец – в этом месте.
Белозеров, стиснув зубы, давил в себе каленый рык, круто замешенный на мате – его макнул полковник, публично и недопустимо. Однако ответил скучно, укрощенным баритоном:
– Вариативный портрет Томина нам испекли здесь только что, а не полтора часа назад.
– Итак, что мы имеем теперь по этой основной версии, – потер ладони Дан, – студент прибыл к Томину. И тот, по его просьбе звонил Бадмаеву. Студенту с Бадмаевым эта фраза, скорее всего, понятна. Пока мы разеваем свои спецхлеборезки, они… уже полтора часа делают свое дело. В отличие от нас, толкущих воду в ступе. Черт его знает, какое дело… что значат эти дурацкие «пеньжайка и каштан»?! Здесь, печенкой чую, смысловая шифровка.
Надо немедленно в ДК! Там тряхнем этого меломана.
– Хотите знать, чем он расколется? – спросил Левин. – Он продерет глаза и скажет, что Чукалин за поллитру попросил насолить одному мудаку, разбудить ночью. Дал телефон и два слова. И смылся. Томина за эти жабры не ухватишь… реакция Бадмаева на побудку ночью абсолютно адекватна. А Чукалин не дурак, его давно нет во Дворце. Надо быть последним идиотом, чтобы подарить нам такую фору. За этим мальчиком такой щедрости до сих пор не наблюдалось. Он уже смылся из Дворца.
– За ним не заржавеет. Он искалечил Бульдога, выключил из работы Утятина, – с каким то непонятным удовольствием перечислил Дан.
– А перед этим, между делом, возвратил с того света бригадира Тихоненко, – вклинился, катая желваки по скулам полковник Орясин.
– В каком смысле с «того света»? – спросил Белозеров. – Мы что, за Исусом гоняемся?
– В самом прямом. Санитары зафиксировали смерть Тихоненко. Туда пришел Чукалин. Наутро Тихоненко явился на работу на спецобъект в Новом Буяне как ни в чем не бывало.
– Это что-то новое! – с предельным интересом встрепенулся Левин. – Подробнее можно?
– Нельзя, Борис Иосифович. Меня и так черт дернул за язык.
– В чем дело, Евсей Максимович?!