СТАТУС-КВОта

– Опять-таки всю правду: дрыхну без задних ног на сцене, туда и посылай. Я ведь там не в первый раз. При Соколове после репетиций заполночь садился за рояль. С последующей ночевкой, чтоб не тащиться в общежитие. Помнишь?

– Еще бы. Ты пел там, играл, а у меня здесь волос дыбом: в гостях у Кузьмича второй Шаляпин:

«На земле-е-е весь род людской …чтит один кумир свяще-еге-еге-нный! – свирепым козлетоном проблеял Кузьмич при сатанински вытаращенных глазах. – А голосина как из преисподней, на весь Дворец… твоя дорога прямиком в Большой…Ой Женька – Женька, что ж ты там натворил, за что власть в тебя вцепилась? Теперь на Колыму ведь, а за что?!

– За то что «хочется им кушать», за то, что мы русские Кузьмич. Что есть преступно, в сущности.

– Ты что это буровишь? – спросил со страхом Кузьмич.

– Что с беркутом? – отметил Евген растрепанную взъерошенность птичьего чучела в углу на подставке.

– Мыши, черт их нюхай! И ведь не тронули паразиты ни сову, ни кукушку, облюбовали самый ценный экземпляр: левое крыло отчекрыжили. Я держатель смастерил, с обрубком скрепил намертво. Но все одно – не то. Наверное, выбросить придется.

– Тогда отдай крыло с держаком. Не жалко?

– Да, ради бога.

Он отцепил от чучела левое крыло, размахом в руку Евгена. Сложил его. Евген упрятал подарок в сумку.

– Зачем тебе?

– Презент. Ну, я пошел. Я ключ возьму от твоей мастерской. Оставлю его в дверях, там в подвале.

И он ушел на сцену, к полночной разношерстной толпе фланирующих призраков, сотканных из озарений Мастеров. Там Мельник с безумною ухмылкой дергал за рванье камзола Спарафучиля, а егозливый и восторженный Ленский, вскочив на горб Риголетто, простирал руки к Татьяне, взывая к ее разуму, не распознавшему чванливую спесь Онегина. Там шастал средь людишек Мефистофель, источая серу, в черном плаще с красным подбоем, там выбирал среди красавиц лучшую проказливый козел и племенной сексмейстер Герцог. И все они, пропитанные страстями своих эпох почтительно склонились пред владеющим таинством бель-канто, перед одним из тех, кто оживлял и воплощал их образы на сценах.

Вошедший сел на театральную софу и оглядев все призрачное сонмище героев, ответил им поклоном, с щемящей нежностью припоминая каждого, кто подарил ему гармонию катарсиса. Над всей этой призрачной компанией сиял таперным бриллиантом реально существующий Яков Самуилович Фейгин, аккомпаниатор и музрук у Соколова – седенькое молчаливое существо в коричневом, потертом костюмчике, с филигранным гармоничным вкусом и абсолютным слухом, чьи застенчивые замечания ловились всеми жадно и исполнялись неукоснительно.

Чукалин лег. Направленно-летящим импульсом нашел в царстве ночи Будхи Мастера Аверьяна. Прильнул к нему, попутно ощутив ответный, радушный отклик соратника по Альма-Матер. Его, Евгена здесь давно, тревожно ждали. Чукалин запустил в сознание Аверьяна проникающую картину: торец пятиэтажки, где он жил – глухая кирпичная стена, подпертая темно-зеленою кроною каштана. В нее свисает сверху, с крыши, трос. Лишь после этого заснул с блаженнейшим восторгом ощущая, как обступают, льнут к нему бродячие призраки на сцене.

Их было четверо в кабинете грозненского генерала Белозерова: он сам, куратор из Москвы – полковник Левин, зам. нач. Куйбышевского КГБ Орясин и психоаналитик Дан, тоже из Москвы, пристегнутый к левинской команде. Московские спецы возглавили пять групп из «наружных следаков» Грозного и Куйбышева, расставленых по объектам республики: дом Чукалиных в Гудермесе, институт и общежитие, квартиры Соколова и Аверьяна Бадмаева.

Уже около часа обсасывался всеми звонок в квартиру Аверьяна: «Пеньжайка и каштан». Затем, после мерзейшего «хи-хи», пошли гудки. На все, про все четыре секунды.

Все без остатка умащивалось в версию: полночный старый маразматик, пьянь, развлекся. Квартирный номер Аверьяна – случайность, навскидку взят из телефонной книги. Реакция Бадмаева на звонок ложится в ту же версию – брезгливый, раздраженный шип: «Идиот, на время посмотри!».

Крутили фразу так, и сяк, но на большее, чем пьяная, тупая развлекаловка она не тянула. И голос отзвонившего не числился в тембровой картотеке, которая была составлена Белозеровым для голосов, принадлежащих родичам, знакомым Чукалина и Аверьяна.

На том и сели в лужу. Спадала лихорадка аналитического форсажа, который вздрючил всех после звонка. Истек час.

Отслеживали редкие трезвоны на телефонной станции: ни к Аверьяну, ни к Чукалину, ни к родичам, ни к знакомых этих двух, посписочно охваченных липучей клейковиной их Конторы, звонков больше не было. Молчали пока следаки и на объектах.

– Так откуда он все-таки звонил? – переспросил Дан.

– Автомат в заводском районе – ответил Белозеров, смиряя раздражение: сколько можно талдычить про одно и те же?

– Точнее не получится?

– На весь район их восемьдесят шесть, а продолжительность звонка – четыре секунды.

– И все-таки.

– Какая либо точность практически исключена. Наш максимум: плюс – минус десять автоматов с разбросанностью в пять кварталов.