СТАТУС-КВОта

– Как только – так сразу, товарищ генерал-полковник. Рассчитываю быть к утру. Если конечно чем-нибудь не зацепят. Конец связи.

Пономарев выключил рацию. Похлопал ладонями по плечам.

– Черт, не могу согреться.

– Не мудрено, Иван. Лавина сдвинулась.

– Того гляди накроет…

– Должна не нас, генерал, не нас.

– Твоими бы устами, да мед… да где же Женька?!

– Уже близко.

– Нюхом что ль чуешь?

– И нюхом тоже.

– Гляжу я на тебя Аверьян… сидишь на пне истуканом с острова Пасхи!

– Иван, вы знали, чем занимается Левин?

– Догадывались. По косвенным факторам, но там другой монастырь, туда с нашим Уставом лучше не соваться. Накрыть не раз хотели… в США…но как только подбирались ближе к результату, эти сволочи сдавали ФБР и ЦРУ наших агентов.

– Через ЦК вскрыть не пытались?

– Помню, вскрывали чирей на теле сына… с пол кулака. Синюшный, сволочь, с вызревшей головкой. Мозжил, спать не давал, извел до полусмерти пацана. Его не то, что вскрыть – дотронуться страшно: жена в истерике, сын дергается, стонет. Отвезли в больницу.

Пришел хирург, вроде тебя, холодный как собачий нос, взял скальпель. И наплевав на наши сопли – вопли, чиркнул и разрезал. Кровищи, гноя – со стакан. А у меня трясучка… вот как сейчас.

– На пенсии займешься мемуарами. Литературу в тебе служба задавила..

– Аверьян, мать честная, голубь сизокрылый… я только что заметил…куда твой шип гусиный подевался? Нормально говоришь ведь!

– Подлечился. А Белозерова упустил… отрезали у меня время на него.

– М-мать иху… утрамбовали, сволочи в могилу… Он меня в эту службу встроил, благословил…ах, Белозерыч, батя! – С надрывной болью выстонал Пономарев. Кровоточила в душе свежайшая рана, откуда вырвали старшего соратника и крестника его по службе.

– Не смешивай плевелы с зернами: не оскорбляй учителей своих.

– Чего?

– То, чем ты только что занимался по рации – они уже практиковали тысячелетиями. Ты – слабое подобие их, обезьяна при погонах.

– Мог бы и поласковей, – катнул желваки по скулам Иван.

– Я излагаю историческую истину. Ты доложил о ситуации наверх. Проинформировал, чем занят сам, твоя команда. Проглотил втык и получил ЦУ.

– Ну и что дальше?

– Тем же был занят Аарон, брат Моисея, во время исхода из Египта. Всё – на круги своя.

– Тот самый Аарон докладывал?

– Докладывал, как резидент, вожак, внедренец, просил советов и распоряжений.

– У кого?

– Ты сам о Сахаровском много заешь? Кто твой начальник в системе потайных кремлевских пружин, какие связи, функции его были при Берии, Серове, при Сталине и при Штеменко?

– Я знаю, сколько мне положено.

– А если бы полез с таким вопросом: кто вы, товарищ Цукерман, на самом деле и почему вы ныне Сахаровский? И почему были «Кротом», «Дюбелем», «Сладким»?

Пономарев остолбенел. Стал вглядываться в Бадмаева.

– Откуда эта расшифровка Сахаровского? Какой «Товарищ Цукерман»?

– Так если бы ты спросил у Сахаровского: как ваши истинные имя и фамилия, товарищ Цукерман? Что бы он ответил?

– «То не твое собачье дело», – рыкнул Пономарев, ко всем чертям раздолбав перегородку между смыслами ответа: то ль он ответил Аверьяну, то ль процитировал ответ начальства на свой гипотетический вопрос.

– Что означает на древнееврейском при самом вежливом раскладе: «Эгйе ашер Эгйе» – «Я есть тот, кто есть», – невозмутимо продолжил Аверьян.

Едва приметно усмехнулся: хамит служивый на соседнем пне – значит в себя приходит. Продолжил:

– Так и ответил Моисею Верховный Кукловод, когда наткнулся на его вопрос о себе: «Народ спросит «Как его имя?». Имен там было несколько, не меньше, чем у твоего Цукермана: «Ишкур (Бог Гор), «Энлиль», «Адонаи», «Архонт». Ему то и радировал Аарон, брат Моисея о текущей ситуации Исхода из Египта. И ты сегодняшний – лишь слабое подобие наставника, учителя и Рабэ-Аарона.

– Тот Аарон, насколько помню, отлил жидам из краденого золота Египта золотого тельца. Кому они и поклоняются до ныне, за коего рвут глотку всему миру. А ты мне его тычешь в нос – прапредок всех чекистов. В гробу я видел этого прапредка!

– А он раскаялся, – уперся Аверьян, – и получил за это свой Урим с Туммимом. То-бишь, рацию.

Он волочил соратника по безбрежной зыби времен, настырно, интригующе тащил Бадмаев генерала, изломанного смертью Белозерова, измятого жерновами пленки – в бездонность отвлекающего мифа. Поскольку ощущал надрывно-непосильную, паническую работу мозга у Пономарева, на грани истерического срыва. И кажется, добился своего: клещом вцепился в Аверьяна крупнозвездастый собеседник.

– Что значит «Рация»? Какая рация у неандертальцев семитов тысячи лет назад?

– Твоя «Уоки-токи» ей и в подметки не годится.

– Ты Аверьян, хотя бы меру знал вранью, – сморщился как от зубной боли генерал – буровишь, черт знаешь что.

Прикрыв глаза Бадмаев, стал озвучивать талмудистов, читающих ученикам в Синагогах наставления Аарону.

«И будет семь одежд, священных облачений Аарона: наперсник, ефод, верхняяя риза, хитон стяжной, кидар и пояс. Седьмая часть – дощечка золотая «Циц» с именем ЕГО.