СТАТУС-КВОта

– Наше дело расчистить дорогу для Косыгина и сохранить его. А там он сам решит, кого куда. И вы все будете орать «Ур-р-ря-я-а-а-а!» и башмаки им лизать. Ради этого мы за ценой не постоим. Нам не впервой.

– Если мы выполним…

– Тогда, возможно, все будет тихо. Верни мой вертолет. Лети в Москву докладывать – в каком дерьме вы по уши сидите.

– Ты здесь останешься?

 – Похороню Белозерова. Труп на твоем счету, паскуда! Вот теперь все. Исполняй, полковник.

Он доложил по рации Сахаровскому суть разговора с Левиным. Попросил разрешения остаться до вечера, похоронить Белозерова. И, получив его, повел четырех бесценных кадров в вертолет: Бадмаева, Чукалина, Прохорова и Гульбаева.

…Чукалин, сидя рядом с Пономаревым, наклонился к нему. Перекрывая вертолетный рев, спросил:

– Дядь Вань, насколько понимаю, вы нас с Бадмаевым к себе берете?

– Правильно понимаешь.

– На работу?

– Его на работу. Тебя, плюс ко всему – и на учебу. У нас свои университеты: с семи утра и до полуночи. Устраивает?

– Не привыкать. Вопрос можно?

– Ну.

– Зарплата у меня будет?

Пономарев удивленно повернулся. Наткнулся на неломкий, пронизывающий взгляд.

– Что-то рановато из тебя такие вопросы полезли.

– И все-таки.

– Само собой. Помимо полного довольствия – оклад. Вполне приличный для «гражданки», поболее, чем у твоего отца.

– Мне хватит полного довольствия.. Оклад разделите напополам, чтоб посылать в два адреса: родителям и Виолетте, вдове майора Заварзина в Новом Буяне… она теперь…

Пономарев вгляделся. Чукалин младший, с оттаявшим за несколько мгновений лицом, спал. Младенчески провальный сон обрушился лавиной, разъял две плоскости бытия: на «до» и «после». Что было – разгреб, прорвался, не сломался, не потерял ни чести, ни азарта. Что будет – устраивало полностью и разрешило сон.

Через двадцать минут они приземлились на окраине совхоза, в степи. Пошли к Чукалиным – взять кинопленку Гульбаева и скоротать оставшуюся часть ночи. У Прохорова и казаха подкашивались ноги, слипались налитые черной тяжестью веки. Пономарев шагал, пронизывая взглядом полутьму. Шагал не генерал – предельно сжатая, сталистая пружина, которой предстояло разогнуться, распрямится и придать всей ночи законченную гарантийность. Зацементировать все гарантийностью! Для того и остался, отпустив Левина.

Сахаровского с женой и сыном взяли в пять утра на даче. Доставили во внутреннюю тюрьму Лубянки. По дороге не били, лишь в камере ударили два раза по лицу сына, разбили губы и нос. Зажали рот надрывно вскрикнувшей жене. Поверх мясистой ладони истекали ужасом ее, залитые слезами глаза. Второй мясник шел рядом, лыбился.

Вошли Гордеев с Левиным. Гордеев молча сел в углу, на табурет. Левин грузно опустился за стол. Снял, положил перед собой часы. Сказал Сахаровскому размеренно, почти не разжимая губ, прихлопывая ладонью по столу.

– Ты выпустил из под контроля свою генеральскую куклу. Теперь она диктует нам ультиматумы. Ты знаешь, как мы этого не любим. Его спецпорученец Васильев сидит при Варшавском штабе СВД. Он раздал вашим резидентам пять кейсов с пленкой. Сейчас ты свяжешься с ним, прикажешь их вернуть и вылететь сюда.

Упершись взглядом в ненавистное, сочащееся бешенством лицо Сахаровского, добавил:

– У тебя минута, чтоб шевелить мозгами, Через минуту вон та горилла отрубит мальчику первый палец. Шутки закончились Цукерман, пошла серьезная игра, ты в нее вляпался. Теперь думай, как разгребать.

Через минуту «горилла» в маске взяла за руку сына Леню. И, подтащив кричащего парнишку к столу, разжала сжатый кулачок детеныша и, выпрямив мизинец, прижала его к доске. Палач поднял над ним тесак. Рвущаяся из рук другого палача мать с животным визгом осеклась, замолкла, сникла, потеряв сознание.

Сахаровский, упершись бешеным косящим взглядом в Левина, рвал воротник рубашки, душившей горло, Разорвав его, выхрипнул:

– Где рация?! Давайте.

ГЛАВА 62

Вцепившись в кабана, Ич карабкался на крутизну. Тряслась земля. Безглазой темной маской нависло над горою мироздание, блистало вспышками зарниц. Со всех сторон наползала законченность земного бытия: стонали недра обжитой планеты, терзаемой бешенством разъяренных, прорывавшихся наружу стихий.

Вепрь, окруженный стадом, одолевал склон, угнувшись мордой, встречал и рассекал тугой напор воды.

Адам, вцепившись в гриву обеими руками болтался на его боку. И столь же цепко вклещилась в его бок сумка – с кошкой на веревке и едой.

Нащупывал Адам ногами твердь, толкался, помогая движению, обдирая ступни о камни и узлы корней. Одна, единственная мысль металась загнанно в голове: «Когда конец!?». Сознание, перенасыщаясь предсмертием хаоса, временами отключалось, оставив малый фитилек рефлекса в истерзанном мозгу: «Держаться…рук не разжимать». Очнувшись, он осознавал: кабанья туша также прет вперед и вверх, закостеневшие кисти все еще сжимают по пучку щетины.

Так продолжалось долго. Хлестал по слуху треск неба, шипели во тьме валы воды, било по обонянию сернистой вонью.