СТАТУС-КВОта

– Здесь не было процесса овладения. Язык царей притек ко мне с наследственным геномом Архонтов. Во мне он сплавил гены ворона и кошки. Я, как гибрид, был сотворен ими пять тысяч лет назад.

– Мой господин! – звенела ярость в голосе Садихена. – Этот урод вам приоткрыл лишь привлекательную форму о себе… за ней сокрыта зловонность его сути. Нет на земле чудовища страшней и ненавистнее этого…чья безнаказанность и покровительство Энлиля давали ему право красть у моего народа младенцев… и, выклевав глаза, бросать их еще живыми на растерзание шакалам…

– Мальах, ты же мудрее этого учителя…В нем воспалилась злоба чужеродного мне вида. Она не в состоянии понять и оправдать рефлекс охотника, заложенный в меня богами.

– Во мне сейчас этот рефлекс сильнее твоего стократно! – клокочущая ненависть звенела в голосе дублера капитана.

Он ринулся в открытый люк за A-PIN-KURом.

– Я вынужден покинуть ваше общество, Мальах. Мое присутствие могло быть вам полезным: ловить летучих рыб над океаном и освежать меню Ковчега.

 – Если докажешь это Садихену, – учтиво, холодно дополнил Атрахасис.

Свистящий шорох крыльев удалялся. Тоскливый страх вползал в Адама: здесь люто не терпели самозваных пассажиров. Их изгоняли в океан! Загомонили голоса на палубе: мужской и женские. Три женщины – три трети Ноя, несущие в себе семя избранника богов, озирали безбрежность океанских вод. Испугом и тоскою трепетали голоса.

– Где тварь?! – спросил у Ноя Садихен.

– Парит над океаном. И ждет момента.

– Какого, господин?

– Момента, когда остынет ярость Садихена. Чтоб плюнуть на него и не услышать, как шипит слюна. Остудись, мой друг. Гибрид на крыльях готов быть нам полезным.

– Чем, господин?

– Ловить для камбуза Ковчега летучих рыб. И скоро мы это увидим, поскольку слитые воедино кошка с вороном терпеть не могут воду и не умеют плавать.

– Вы…запрещаете мне убивать его, когда появится?

– Нет, Садихен. Если не можешь обуздать себя, ты волен сотворить возмездие, чтобы добавить еще один труп к тем миллиардам, которые погребены Потопом.

– Давайте сменим тему, господин…

– В чреве трех женщин мое семя. Напомни, среди каких племен мы их отобрали.

– Их было много: хауса, канури, фульбе, кушиты, берберы, динки, нуэр, джолуа, малави, баконго, массаи, тикуйю, суахили…их можно разделить условно на две расы: хамиты и симиты. Третья подавлена и молчалива. Она отслаивается от остальных, как отстает кора от высохшего дерева. Все время плачет. Чужая среди всех.

– Тем дорога мне всех более. У императора Ария-Оседня в Руссколани был главный волхв – Иафет. Она его дочь. С согласия волхва дочь отдана Архонту Энки, чтобы в нее засеяли мое семя.

– Моя жена пытается скрасить ее одиночество своею лаской, как может, утешает.

– Прости, пока я слишком потрясен тем, что боги сотворили с KI, и не успел вам выразить признательность за помощь.

– Вы правы, господин, нет смысла тратить заряда A-PIN-KURа на ту летающую мерзость, если она вернется. Я многократно убеждался, что в этом мире достоин уважения лишь тот, кто знает истинную стоимость вещей. Заряд оружия стоит дороже этой твари. Итак, если вы согласны, мы раздадим три имени: Семитка, Хамитка и Иафетика.

– Царапает пренебрежением.

– Тогда: Си, Ха и Иа.

– Это приятнее. Мы будем звать их так.

…Ной утешал трех жен. Его налитые теплом увещеванья выстраивались ограждением меж ними и отторгающим безбрежьем океана.

– Вам всем полезно поработать, – закончил он, – возьмите швабры под парусиной и займитесь делом, промойте палубу.

Ич приготовился: изобразил улыбку.

Откинувшие край брезента Си и Ха, увидели скрюченное существо: на узкой и заросшей шерстью морде, из ощеренно-дрожащих губ выпирали четыре мощных, смоченных слюной резца. В промежности, задрав край туники, торчал мясистый, головастый кол.

Бичом по кораблю и океану хлестнул женский визг. Неслись по палубе Си с Ха к защитнику и мужу своему. Вцепились в Ноя, глаза едва не вылезали из орбит:

– Там… обезьяна… с клыками и ослиным срамом.

– Откуда она здесь?!

Ной, Садихен с A PIN CUR в руках, смотрели с изумленным бешенством на колченогое уродство во плоти.

Доселе закупоренная глотка Ич-Адама вдруг выхаркнула пробку страха. И он исторгнул трескучую истошность речи:

– Ной – Атрахасис – ты вылупился на меня глазами! И не отводишь их!? Клянусь богами братьями – таких бесстыжих глаз ни у кого нет! Ты народился белым поросенком. И по тебе, позорному, размазывались красные кляксы. Тогда я снарядил и оплатил фелюги к грекам, суахили, персам. Они прислали к тебе знахарей, жрецов. Моя забота таки вылечила тебя. Теперь ты весь нормальный. И что?! Как ты воздал своему предку? Набил Ковчег жратвой и бабами и смылся в океан. Ты бросил прадеда, как псарь бросает выводок щенков в гомору с нильскою водой. Хотел, чтоб я издох в Потопе? Но я таки добрался до Ковчега! Бог вел меня сюда, чтоб посмотреть в твои бесстыжие глаза.

– Ты это сделал. Мы искупались оба в помоях созерцания друг друга. Теперь пора расстаться.

Ной повернулся, уходя.

– Ты сотворил это громадное корыто, здесь я займу совсем немного места!