Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг

Может,       может быть,                  когда-нибудь                              дорожкой зоологических аллейи она —       она зверей любила —                          тоже ступит в сад,улыбаясь,          вот такая,                  как на карточке в столе.

Она красивая —              ее, наверно, воскресят.<…>Воскреси        хотя б за то,                  что я поэтомждал тебя,          откинул будничную чушь!Воскреси меня             хотя б за это!Воскреси —

           свое дожить хочу!Чтоб не было любви – служанкизамужеств,          похоти,                 хлебов.Постели прокляв,                встав с лежанки,чтоб всей вселенной шла любовь.Чтоб день,          который горем старящ,

не христарадничать, моля.Чтоб вся        на первый крик:                        – Товарищ! —оборачивалась земля.Чтоб жить         не в жертву дома дырам.Чтоб мог        в родне              отныне                     стать

отец     по крайней мере миром,землей по крайней мере – мать.

Леф

Маяковский и Лили провели несколько дней в Петрограде, в гостинице, чтобы “разные Чуковские” не узнали об их пребывании в городе – им не нужны были сплетни сродни тем, которые так щедро распространял Чуковский пять лет назад. Когда Рита навестила Лили в день их возвращения в Москву, та ее встретила словами: “Володя написал гениальную вещь!” Уже вечером несколько друзей и коллег пришли послушать авторское чтение нового произведения, а на читке, состоявшейся следующим вечером, квартира была набита битком. Новость распространилась быстро: Маяковский написал гениальную вещь.

Среди первых слушателей “Про это” были Луначарский, Шкловский и Пастернак. “Впечатление было ошеломляющее, – вспоминала жена наркома, – Анатолий Васильевич был совершенно захвачен поэмой и исполнением”. Чтение поэмы “Про это” окончательно убедило его в том, что Маяковский – “огромный поэт”.

Наиболее известная публикация “Про это” – книжное издание, вышедшее в начале июня 1923 года, с фотомонтажами Александра Родченко. Но в первый раз поэма была напечатана еще 29 марта в журнале “Леф”.

Леф – Левый фронт искусств – был новой попыткой создания платформы для футуристической эстетики. Во время разлуки с Лили Маяковский не только работал над поэмой, но и по мере возможностей участвовал в подготовке первого номера журнала вместе с Осипом, навещавшим его чуть ли не ежедневно. Лили тоже была задействована – для первого номера она перевела тексты Георга Гросса и драматурга Карла Виттфогеля.

Незадолго до разлуки с Лили Маяковский обратился в Агитпроп с просьбой разрешить издание журнала, и в январе 1923 года Госиздат дал положительный ответ. Движущей идеологической силой “Лефа” был Осип, но Маяковский являлся лицом журнала и его главным редактором. В лефовскую группу вошла значительная часть русского авангарда – поэты Николай Асеев и Сергей Третьяков, художники Александр Родченко и Антон Лавинский, теоретики Осип Брик, Борис Арватов, Борис Кушнер и Николай Чужак, театральный режиссер Сергей Эйзенштейн (в это время еще не начавший снимать кино) и кинорежиссер Дзига Вертов.

“Леф” пропагандировал новую эстетику, которая не отражала жизнь, а помогала “строить” ее – “жизнестроение” было ключевым словом. Если раньше литература в лучшем случае была бестенденциозной, а в худшем – антиреволюционной, то новая литература должна служить потребностям социализма. Но какой бы “утилитарной” она ни была, чтобы влиять на читателя, она должна подняться на высший формальный уровень – а такую гарантию качества могли дать только футуристы. В области искусства этой эстетике соответствовали конструктивизм и производственное искусство: вместо живописи следовало заниматься практическим делом, художники должны приблизиться к работе заводов и фабрик: рисовать рабочую одежду, расписывать ткани, оформлять лекционные залы. “Укрепляется убеждение, что картина умирает, – писал Осип в программной статье “От картины к ситцу”, – что она неразрывно связана с формами капиталистического строя, с его культурной идеологией, что в центр творческого внимания становится теперь ситец, – что ситец и работа на ситец являются вершинами художественного труда”. Образцами считались работы Александра Родченко, претворявшего идеи “Лефа” в жизнь своим новаторским графическим оформлением (кроме поэмы “Про это”, он оформлял и обложки “Лефа”). Филологов ОПОЯЗа призвали уделять больше внимания социологическим аспектам литературы. В области кино подчеркивались формальные и технические возможности за счет сюжета; “киноглаз” с его “зрительной энергией” и техникой монтажа должен не отражать, а создавать новую действительность, художественный артефакт.