– Я не стану притворяться, что тебе будет легко, Энни, – повышаю голос я, перекрикивая шум моря. – Я не стану тебе врать.
Она фыркает. Ее джинсы намокли. На длинных рыжих ресницах блестят капли морской воды.
– Энни…
– Значит, ты беспокоишься не о том, что подумают твои друзья?
– Нет! – Хотя теперь, когда она об этом заговорила, я осознаю, что вряд ли стану писать об этом в соц сетях на правах самодовольной будущей бабушки.
И не ждет меня никакая свобода в среднем возрасте. Интересно, кому Энни успела рассказать. Может, весть об этом уже разнеслась по всем знакомым и мамаши принялись остервенело забрасывать друг друга сообщениями, испуганно обмениваясь неискренними выражениями сочувствия и собираясь немедленно отвести дочерей к врачу для установки гормонального имплантанта. В среде родителей давно существует этот невысказанный страх, что беременность – заодно с суицидом и расстройствами пищевого поведения – заразна. Наши умненькие золотые девочки должны изменить мир, а не менять подгузники.
– Ты всегда говорила мне прислушиваться к собственной интуиции и не обращать внимания на то, что говорят другие.
Я тут же жалею о своих словах.
– Бабушка бы поняла. – Ее голос надламывается.
Что бы сделала мама? Наверное, приняла все как есть. Поселилась бы с Энни, если бы та попросила, предложила бы свои услуги в роли прабабушки и няни в одном флаконе. Больше всего на свете мама любит малышей.
Волна с шипением отползает.
– И какое место во всей этой истории ты отводишь Эллиоту? – осторожно спрашиваю я.
Энни смотрит в темнеющую морскую даль, скрестив руки на груди. Ее волосы развеваются.
– Подальше от меня.
Может, пытаясь доказать, что со мной все в порядке, я создала для нее слишком радужное представление об одинокой жизни.
– Энни, люди же не острова в открытом море.
– Мое тело – мое дело.
– Это уж точно.
– Его мать сказала мне по телефону, что Эллиот уже встречается с другой. – Она отворачивается, сдерживая слезы. – Я не питаю иллюзий.
– Ну, тем не менее, он все же приезжал сегодня чуть раньше. Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
Энни резко поворачивается ко мне, разинув рот.
– Вы с Эллиотом виделись?
Я киваю.
– Он приехал сюда из самого Лондона. Но дожидаться тебя не стал. Думаю, ему не очень хотелось сидеть тут со мной. Разговор получился несколько напряженный. Прости, что сразу тебе не сказала. – Я пытаюсь выдавить улыбку. – Ты немного сбила меня с толку.
На ее лице мелькают миллионы микроэмоций.
Прилив несется к берегу с новой силой, ручейки начинают оплетать мои щиколотки. Пальцы ног онемели от холода.
– Энни, и еще кое-что… – Я делаю вдох. – Ты оставила папку на журнальном столике. – Энни быстро моргает, щеки, усыпанные веснушками, бледнеют. – На обложке написано «Лето 1971», помнишь?
– Я… я нашла ее в бабушкином столе. – Она сверкает глазами, уходя в оборону. Горизонт темнеет, превращаясь в чернильную полоску. – А что, нельзя?
Недоверие опутывает нас холодом, как море. Я готова стукнуть себя за то, что упомянула эту папку. Почему нельзя было просто притвориться, что я ничего не видела? Спустить все на тормозах? Наша запутанная, болезненная семейная история похожа на громоздкий клубок лески, выброшенный на берег неподалеку. Энни в такую минуту этого всего точно не нужно. Ощетинившись, она разворачивается и начинает подниматься по топкому пляжу.
– Пойдем домой, – говорю я, догоняя ее и показывая, что тема закрыта. – Тебе пора поесть.
Я слишком поздно слышу характерный рев. Энни кричит:
– Ну вот опять! Давай просто не будем говорить про это лето! Давай сделаем вид, что ничего не было…
А в следующую секунду гигантская одиночная волна налетает со спины и окунает нас в бурлящую соленую черноту.
18
Рита
МИМО ПРОЛЕТАЕТ ПАРОЧКА на велосипеде: женщина сидит на седле, обхватив за талию мужчину, крутящего педали, и ее красное платье раздувается, как парус. Они бросают железного коня у стены деревенского клуба и бегут внутрь, взявшись за руки. Проходит еще одна девушка в туфлях на шпильке, зеленых, как яблоки «грэнни смит».
Риту охватывает знакомое чувство какой-то непоправимой ошибки. Почему она решила, что будет хорошей идеей надеть эту унылую темно-синюю юбку-трапецию и коричневые туфли на плоской подошве? Затолкать обратно в ящик свой единственный красивый бело-розовый кардиган? Рита не хотела, чтобы кто-то подумал, что она старалась хорошо выглядеть, – и все равно не преуспела. Да она и не искала внимания. Но у нее всегда так: решение одной проблемы тут же порождает новую, и теперь Рита выделяется своей невзрачностью, как репа посреди клумбы. Теперь она понимает, насколько глубоко погрузилась в работу, отдалившись от своих беззаботных ровесников. Робби, замечает она, искоса бросив на него взгляд, постарался привести себя в порядок, пусть даже теперь он напоминает мальчика, которого нарядила мама. Его рубашка отглажена. Волнистые волосы напомажены и уложены на одну сторону, но постепенно выбиваются из укладки.
– Пойдем? – спрашивает он.