Читаем Стеклобой полностью

И вот весной наступил день самого главного годового концерта по скрипке. В честь этого в ателье был сшит бархатный костюмчик с медными пуговицами, в котором мне предстояло выдержать целый школьный день. Рано утром я вышел из дома с портфелем, футляром для скрипки и мешком, где лежали маленькие лаковые ботиночки с вложенной в них мятой газетой, чтобы они держали свою маленькую лаковую форму. Я почти дошел до школьного крыльца, но оттуда ноги сами понесли меня прочь, в голове отсоединились какие-то контакты, и реальность, качнувшись, поплыла в сторону. Я слонялся целый день по улицам и паркам, и к часу начала ответственного концерта оказался возле художественной школы, где занималась девочка Саша. Маршрут в класс лепки был мною уже хорошо изучен и освоен, так что через несколько минут я сидел на самом верху аудитории, устроенной на манер амфитеатра. Я часто приходил туда, любовался Сашей и тем, как под ее руками возникают незнакомые профили или невиданные узоры. Из бесформенной массы, из заготовки, буквально из грязи рождалось нечто живое. Я мало понимал в искусстве, и мои собственные пробы в рисовании не оставляли мне никаких иллюзий. Но то, что делала Саша, завораживало меня. Все остальные ученики не могли с ней сравниться. Их греческие профили были мертвы, их цветы не цвели, а их животные никогда не стремились сбежать с постамента.

В тот день класс лепил голову Антиноя, и я, наблюдая за тем, как из глины проступает человеческое лицо, мысленно следил за параллельной реальностью, разворачивающейся за пределами стен студии. Там, далеко, за совсем другими стенами, уже собрался полный зал, по ковровым дорожкам протопали десятки ног в маленьких лаковых ботиночках, чтобы заполнить собой сцену. Я знал, что педагог ищет глазами меня и не находит. Что глаза педагога в свою очередь ищет папа, а педагог старается ни в коем случае этот взгляд не перехватить, боясь навечно окаменеть как голова Антиноя.

Спустя несколько часов, как всегда, в пустой аудитории оставались только Саша и маленький смуглый мальчик.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее