Стеклобой

Да, вот на плече царапина, только давай на этот раз не йодом, пожалей изможденные партизанские войска. Завтра они покидают укрытие. Кирпичик все передал?

Ну что ты, не надо.

Глава 15

…кулак Макса, рассекая воздух, летел ему в лицо. Романов нырнул вниз и очнулся в тесном помещении. Небольшой квадрат окна под потолком пропускал тусклый свет уличного фонаря. Он поднялся на ноги, и тут же боль в спине, в виске и левой скуле дала несколько победных залпов в его честь. Понемногу глаза привыкли, и стены раскрасились вязью надписей и рисунков. Он увидел грубо сколоченные нары и железную решетку вместо двери. Со злостью двинув по ней ногой, Романов крикнул в пустой коридор, никто ему не ответил.

Следующий час он провел на грязном матрасе, пытаясь понять, как попал в тюрьму — серо-зеленое здание, отстроенное на высоком берегу реки в конце девятнадцатого века. Раньше задержанных сажали в полицейский участок при каланче, сейчас Романов явно был не там. В голове ворочалась чугунная жвачка из предыдущих дней. Светопреставление с утра, поход в кабинет, бессильные решения, затем автобус, пожар… И снова — каланча, записка Беган-Богацкого, пожар, милиционерша… Рукопись… Он схватился за карман пиджака — рукопись была на месте. Голову сдавило так, будто она застряла в прутьях решетки.

Романов потер скулу — Макс дрался отчаянно хорошо. Озверел предводитель хренов… он тут ради всех старается, ночей не спит, думает о людях, а они его ненавидят… Черт, трибуна эта идиотская, кажется, намертво приросла к нему. А Макс приезжает, один раз улыбается, и все пляшут под его дудку, даже Света. Встречу — дам ему по морде. «Да, да — прямо с трибуны», — подумал он.

Романов бродил по камере от стены к окну как заводной заяц. Казалось, он безнадежно отстал от всех на поворотах вчерашнего дня, и теперь придется догонять. Он изучил надписи на стенах: среди них были как веселые непристойности в адрес администрации города, так и желания, неровным почерком выведенные ближе к потолку, словно писавшие пытались поднять их повыше от грязного пола и четырех неприятного вида матрасов. Любе желали большой и чистой любви… Рядом мастерски, штриховкой, была изображена голова джинна, вылезающего из бутылки. Под потолком синела частушка: «Бабы в озере нашли две волшебных палочки…»

Он подошел к решетке и вытянул шею. В коридоре была все та же привычная картина — стол, освещенный жестким светом дневной лампы, кружка с прилипшим цветным квадратом чайного пакетика и картонные папки. Но сейчас там появился рукав милицейской формы.

Романов дернул решетку и крикнул:

— Эй, начальник!

Зашуршали бумаги, и к решетке с другой стороны приблизилось лицо сержанта Петруши:

— Вам чего?

Романов попытался угадать, в каком тот настроении, но лицо его пряталось в тени.

— Особо опасный преступник интересуется — в чем его особо опасное преступление? Кроме этого, он хотел бы напомнить, что является мэром этого города.

— А я являюсь сержантом этой тюрьмы, — Петруша склонился к решетке, весело рассматривая Романова. — И у меня приказ вас не выпускать.

— За что меня задержали? Мне срочно в администрацию, — нетерпеливо сказал Романов и одернул рубашку, как будто собирался войти в свой кабинет.

— Ни за что. Вас, скажите спасибо, охраняют — видели, что в городе творится? Лучше вам пока здесь посидеть. Порвут вас там, как грелку, за ваши подвиги. Выпущу, вы даже до площади не доберетесь. А здесь — самое безопасное место. Пару-тройку дней придется подождать, Дмитрий Сергеевич. А там и разберемся.

Сержант проверил замок и ушел по коридору.

Романов снова тряхнул решетку:

— По чьему распоряжению я здесь нахожусь?

Петруша вернулся и, почесывая голову, сочувственно проговорил:

— Добрые люди о вас беспокоятся. У всего города сердце не на месте — чтобы с вами ничего лишнего не случилось.

Романов сел на матрас. Ему вспомнилась вторая встреча с пацанами, когда бабушка Варвара оставила его посидеть с ними в целях налаживания контакта. Но никакого контакта не случилось по той причине, что из комнаты они не вышли. Тогда он по привычке устроился в ванной, чтобы поработать и покурить в вентиляцию. Не услышав поворота замка, он только через час понял, что заперт. С каждым следующим часом он прогрессировал в ораторском задверном искусстве, но никто ему не отвечал. Когда наконец, он сдался, крикнув «Васька, Заха, дайте телефон!» — детская рука издевательски сунула ему под дверь пульт от телевизора.