Читаем Стеклобой полностью

Я знал, что мне пора было уходить — по всем расчетам наступал единственно возможный час для возвращения домой, когда гнев за пропущенный концерт уже наверняка выкипел, а ярость за позднее возвращение еще не окрепла. Я поднялся и, стараясь ступать неслышно, начал пробираться к черному ходу, но футляром от скрипки задел гипсовую фигуру дискобола, стоявшую на лестнице. Дискобол с грохотом, удвоенным эхом амфитеатра, полетел вниз и разбился на мелкие части. Сашин взгляд обжег меня, и я, не дожидаясь разбирательств, опрометью бросился к спасительной маленькой двери. Этот грохот странным образом показался справедливой финальной точкой: то ли победным салютом, то ли знаком того, что все окончательно разбилось.

Ну что дома, дома меня ждали все мои вещи, книги и одежда, выставленные в коридор квартиры. В дверном проеме моей комнаты лежал перевернутый на бок отцовский диван. Заметив меня, отец махнул рукой, и мы вдвоем молча, потея и кряхтя, затащили его внутрь. Там он, отерев лоб, прикрыл дверь и очень спокойно, не повышая голоса, объявил мне, что сейчас мы поговорим как мужчина с мужчиной. Как будто мы раньше разговаривали как мужчина с женщиной, или как мужчина с ребенком. Или разговаривали вообще. Всегда он говорил как мужчина, а я слушал как мужчина. Он сказал мне, что эксперимент закончен. Опытным путем доказано, что я бездарен, никаких намеков на талант или способности у меня не обнаружено, а поскольку я пропустил концерт, как он видит по моему цветущему виду, без уважительной причины, все ранее принятые договоренности перестают иметь место, и комната становится его, отцовским, кабинетом. Я подключаюсь к домашним делам и получаю в свое распоряжение новый график, который, как он надеется, не даст мне перетрудиться, потому что подразумевает под собой лишь походы в магазин и уборку в квартире. Со следующего же учебного года я отправляюсь в суворовское училище, где есть шанс, что дисциплина и отсутствие отвлекающих факторов позволят мне сосредоточиться на поиске своего предназначения.

Но, нет, в суворовское училище я не поехал, потому что мама, в первый раз подавшая голос в ходе наших разбирательств, твердо сказала свое слово. Оно заключалось в том, что только в единственном случае ее сын будет учиться в суворовском училище — если ей будет позволено учиться там вместе с ним. Чего, как ты понимаешь, даже мой влиятельный отец не смог бы устроить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее