Стеклобой

— Ну, всё, теперь не отобьют, — услышал Романов голос Степаниды совсем рядом.

Внезапно он ощутил боль в запястье и услышал металлический хруст, второе кольцо наручника сомкнулось на руке Степаниды. Он резко дернулся, но обнаружил цепочку наручников продетой под поручнем багажной тележки.

— Вы с ума сошли, что ли? — Не до конца еще понимая, что произошло, произнес Романов, вглядываясь в приближающийся поезд. — Вас разорвут! — он сильно дернул рукой, так, что тележка покатилась на него и больно проехалась по ноге. — Вы с ружьем вашим не успеете даже пикнуть, у них в ходу арматура.

— Ничего, не боись, я тараном их, тараном. Залазь на тележку, тебе говорят, — она ткнула его ружьем.

Романов еще раз бросил быстрый взгляд на состав, со всей силы ухватил тележку за поручень и прижал ею грузную фигуру к кирпичной стене.

— Снимайте немедленно!

— Не дождешься, — сдавленным голосом зло прошипела Степанида и подняла ружье, уперев дуло Романову в грудь.

— Ну давайте, не ждите, пункт приема за углом, сдадите шкуру или голову, — с ненавистью произнес Романов, жадно всматриваясь в окна вагонов, плывущих над соседней платформой — состав последний раз качнулся и остановился.

— ААА! — заорала вдруг Степанида и выстрелила.

Он растерянно обернулся, а потом опустил глаза на свой живот, там должно было, как в кино, растекаться кровавое пятно. Но ничего такого он не увидел. Выстрел был холостой.

Что-то вокруг изменилось, и спустя мгновение он понял, что стихли все звуки. Толпа за дверями больше не орала. За стеклами он увидел сотни лиц, молча смотрящих на него. Эту минуту можно было отщелкнуть пальцами как теннисный шарик, такая она была упругая и полая внутри.

Но минута истекла, и нечеловеческие вопли вновь заполнили собой все вокруг. Романов успел бросить последний взгляд на группки людей, спускающихся с лестниц вагонов, и явственно различил два знакомых белобрысых затылка.

В следующую секунду множество рук сгребли его в охапку, смяли, схватили за ноги и, водрузив на телегу, принялись толкать в спину, продвигая безумный корабль сперва через двери вокзального павильона и дальше сквозь толпу, к паровозу.

Романов работал локтями, отталкивался, извивался, но не мог освободиться от чужих рук. Его движения стали похожими на судороги уставшего пловца, который видит спасительные камни берега, но волны снова и снова относят его на глубину.

— Это я его нашла! Я! Нашла! Пропуск мой, и дом! — голосила с плачем Степанида, бессильно озирающаяся вокруг.

Романов перестал ориентироваться в пространстве, его несло бурлящей людской рекой, что-то лязгнуло, правая рука освободилась, видно, кто-то ухитрился разрезать цепочку наручников. Голос Степаниды стих позади, а его уже поднимали наверх, успев перед этим больно двинуть коленом в живот.

Он рванулся изо всех сил, и руки, не удержав его, расцепили хватку. Он завалился вбок, пытаясь опереться, но все утыкался во что-то мягкое, как будто пытался выбраться из ящика с бельем.

— С дороги! — заревел он, и сам не узнал своего голоса. Но его тут же обхватили за шею, больно надавив на горло.

— Не ори, — раздался над ухом мрачный незнакомый голос, — теперь уж всё, попался.

Романова схватили за воротник, кто-то больно дернул его за волосы и рванул наверх. Его поставили на узкую железную площадку паровоза около кабины машиниста.

Оглядев толпу сверху, Романов вспомнил все виденные в кино кадры хроники. Войны, революции, а еще раньше казни всегда сопровождали такие вот людские моря с круглыми разинутыми ртами, где больше нет отдельных личностей, есть население, жители, один большой человек со стертым лицом. И сейчас этот человек-толпа не был похож на того, которого Романов видел в день выборов. Тот, на стадионе, был ленив, равнодушен и терпелив, он позволял Романову играть с собой. Этот же пожирал одиночество и страх Романова, цепкими глазами следил за его падением.

Романов бросил взгляд через окно на ту платформу, куда прибыл поезд с пацанами, но не увидел больше ни людей, ни вагонов. А вдруг их никогда там и не было? Может быть, ему очень хотелось видеть то, что он видел, может быть, все эти сумасшедшие дни лишили его способности мыслить ясно. Может быть, он спит, напившись нектара полубогов.

— Ты ошалел, что ли, бабе попался?! — зашипел ему в ухо Борис. — Тебя звали как человека, сейчас бы уже договорились, а теперь пиши пропало.

Борис повернулся к толпе и заорал в мегафон:

— Торжественный проезд! Исторического паровоза! Символизирующего Великий передел города! Стартует прямо сейчас!

Романов рванулся вбок, но тут же его плечо ухватила свинцовая лапища Маргариты.

— Отойдите от арестанта! — отпихнула Бориса Маргарита.

— Наш! — торжествуя проговорила она, оглядев Романова. — Никуда, стало быть, от праведной силы не денешься. Мироедов, наш батюшка, всегда споможет, направит каждого, куда надобно! Стало быть, нужен ты нам!

Романов вывернулся и тут же услышал, как снизу поднимается сдавленный рычащий вой, а вслед за ним размеренный стук, от которого дрожат стекла. Несколько человек со всей силы молотили дубинками по основаниям железных арок.