Стеклобой

Листы с ровными строчками аккуратно лежали на столе в ряд, как большие белые клавиши, и в одном месте был пропуск, там, где должна была лежать рукопись — желтоватые листы с мелкими буквами. Он пробежался взглядом по клавишам, ответ точно был здесь, нужно только сыграть правильную мелодию. Лица знакомых и незнакомых людей замелькали у Романова перед глазами: выплыла Варвара с чемоданами, Беган-Богацкий с золотыми птицами на халате, милиционер из архива, и вот уже хохотала опасная Юленька с калачом в руке. Затем на него двинулся паровоз, а вместо вагонов покачивались разрушенные здания — игорный дом впереди, за ним конюшни Брыкова, доходный дом с толстеньким ангелом и все остальные. А потом, как в рисованном пастелью мультфильме, люди перетекли в вагоны и поехали вперед, куда-то далеко, каждый на своем месте, и так это было правильно, у каждого свой дом, каждому свое желание, свою судьбу. В последнем убегающем вагоне Романов увидел грустного Беган-Богацкого — тот аккуратно сворачивал рукопись и прятал ее в карман, похлопывая по бархатному лацкану пиджака. Он потянул обгорелый ящик старика через стол и достал ворох желтоватых листков и фотографию с мрачной старухой. Купчие крепости на первые дома города, которые старик считал чрезвычайно ценными.

Романов вздрогнул от металлического лязга, он задремал, уронив голову на стол.

— Мама велела накормить, — услышал Романов знакомый голос со стороны окна. Лохматая голова Кирпичика выглядывала из-за фанеры, вставленной в раму вместо выбитого стекла. В руках он держал небольшую пирамиду из кастрюль.

— Через дверь уже нельзя? — спросил Романов и понял, что очень рад видеть его.

— Иногда длинный путь — самый короткий, — проговорил Кирпичик.

Романов улыбнулся, увидев на нем футбольную майку.

— Ну что, партизан, рассказывай, — Романов принялся за обед. — Разведай, как мне отсюда выбраться, мне в город надо. Точнее, к городу, — поправился он. — Пацанов забрать.

— Угу, компот будете? — Кирпичик отвинчивал крышку термоса. — Кругом хаос и разрушение, — весело добавил он.

— Пей, — жуя, сказал Романов. — Какая нынче диспозиция, кто с кем, зачем?

— Сегодня всех выгнали на работы. Рейды остекления. Главные теперь — сестрицы, Бориса и мужиков свергли, ловят. Синие в подполье ушли, говорят, Семен с ними. Вообще всех ловят. Дамский террор входит в практику. Выезд запрещен, въезд тоже, я бы назвал это военным положением, — он привычным жестом поправил очки на носу. — Сегодня снова большое собрание, великая, как они пишут, «молитва о заблудших», и что-то о выборах и конституции. Ходят слухи, что введут прилюдные порки, но я в это не верю. Все ж таки не средневековье, — Кирпичик достал из кармана свернутый вчетверо лист бумаги и протянул Романову.

— Ну пока казней не обещают, стало быть не оно, — хмуро пробормотал Романов, опрокидывая остатки супа в рот прямо из кастрюли. — Как мама? — Романов внимательно посмотрел на Кирпичика, увидел такой же внимательный взгляд в ответ и, отчего-то смутившись, развернул листовку.

— Мама в изоляторе, лечит раненых. На остеклении много травм, и попыток сбежать из города много, людей ловят, бьют. Она лечит, — спокойно ответил Кирпичик.

— Мама молодец, — пробормотал Романов, уставясь на листок.

Его венчал герб города, который Романов видел миллион раз — зеленое поле, ломанные линии орнамента и железная дорога, уходящая по диагонали вдаль, видимо, в новгородские болота.

Простая и ясная мысль поразила его, словно наглый солнечный свет бросился со всех ног заполнять все затхлые пыльные углы.

Он посмотрел на пустующее место среди бумаг, где должна была лежать рукопись. Затем взял со стола фотографический портрет, который столько раз попадался ему на глаза в этом городе. Очевидно, именно его так подробно описал Мироедов в рассказе о себе самом. С портрета на него по-прежнему смотрела старуха в черном, а от нее не отводил взгляда бородатый мужчина. Усмехнувшись, Романов легонько хлопнул картонкой Кирпичика по макушке. Ответ на все вопросы предстал перед ним, но он не испытал восторга, лишь успокоение, и еще то чувство, которое бывает, если удается найти давно потерянную вещь. Он восторженно стукнул ладонью по столу.

— Добрый день, Романов!

Это совсем не было похоже на недавние озарения, напротив, он осознавал каждый свой шаг. Он рассматривал герб и старался не думать о том, что подсказка все время была у него перед глазами — стучала колесами, поблескивала стрелками и испускала в воздух клубы дыма, грохоча по насыпям. Малые Вишеры начались со строительства железной дороги. Самое первое здание в городе, о котором написано в любом справочнике, — та самая сторожка путевого обходчика, где провел свою первую ночь в городе Иван, где мерцало на стене его, романовское, зеркало с оленями, переплетающимися рогами. Все звенья цепи соединились, весело лязгнув. Желания исполняются в первом здании города, и именно там влюбленный Иван загадал свое писательство.

— Кем это вы меня? — спросил Кирпичик, потирая лоб.