Степные рубежи России

В отличие от османов Москва не желала отказываться от претензий на господство над ногайцами. Опасаясь набегов крымских татар, Иштерек предпочел остаться на пастбищах вдоль правого берега Волги. Оттуда он поддерживал устойчивые связи с соседями, персидским шахом Аббасом и калмыками, в то же время требуя от Москвы щедрых денежных выплат – и получая их. Однажды Иштерек захотел, чтобы Москва выплатила ему столько же денег, сколько она платит крымскому хану и османскому султану. Но даже повышенные денежные выплаты не были способны купить верность Иштерека или мир с ним. В 1618 году бий Иштерек и нуреддин Шайтерек умерли при невыясненных обстоятельствах. Принимая во внимание московскую политику в регионе и серьезные сомнения правительства в верности Иштерека, нельзя исключать, что Москва была замешана в их смерти. Астраханские воеводы сообщали в Москву, что в интересах правительства было бы хорошо, чтобы ногайцы воевали друг с другом, потому что «только де они тое свою недружбу замирят, и впредь от них… государевым украийнам без войны не быть»[399]

.

В самом деле, после смерти Иштерека Большая Ногайская Орда погрузилась в нескончаемые усобицы. Каждая ногайская партия, стремясь привлечь российские власти на свою сторону, обвиняла другие ногайские партии в неверности русскому государю. Астраханские воеводы посылали стрельцов в помощь различным партиям, а также «видя у них такую недружбу, на обе стороны ссорили порознь, тая от них друг от друга», «чтобы ту их рознь и войну привести к конечному их разоренью». В 1619 году около 3 тысяч ногайцев пришли в Астрахань и попросили разрешения поселиться в окрестностях города, присоединившись к юртовским и едисанским татарам. Другие бежали дальше на восток и переправились через Яик, но после нападения калмыков были принуждены вернуться в Поволжье. Из Астрахани в Москву сообщали, что Большая Ногайская Орда теперь разделилась надвое, а ногайская знать вручила заложников и принесла клятву верности. Воеводы добавляли, что больше не ожидают от ногайцев никаких проблем[400]

.

Ногайцы, измученные бесконечными усобицами, обедневшие и зависимые от Москвы, казалось, и правда смирились. Но мир в южном пограничье Московского государства всегда был иллюзорным. Степь уже готова была изрыгнуть из себя новых воинов, многочисленных калмыков, более воинственных, чем их ногайские предшественники, и в большей степени готовых взять под свой контроль степные пастбища. Русские воеводы и ногайцы, уже давно привыкшие к набегам передовых калмыцких отрядов, теперь оказались перед лицом новой и страшной угрозы: весь калмыцкий народ двинулся в Прикаспийскую степь. В 1632 году, когда большинство калмыков, согласно донесениям, занимало пастбища вдоль рек Тобол, Ишим и Тургай (ныне Северный и Центральный Казахстан), некоторые улусы уже кормили свои стада у берегов Эмбы и Яика. На следующий год калмыки были уже у ворот Астрахани[401].

Появление калмыков в Прикаспийской степи означало, что успехи московского правительства по стабилизации южных рубежей оказались недолговечными. Ногайцы были не способны защитить себя от более многочисленных и воинственных калмыков. В 1622 году, узнав, что калмыки форсировали Яик, ногайцы бежали в Азов. Там они заключили еще недавно казавшийся немыслимым союз с казы-ногайцами и вместе стали нападать на московское пограничье. Вскоре после этого они вернулись на Волгу под воздействием уговоров Москвы, обещавшей защищать их от калмыков, а также движимые собственным недоверием к крымскому хану. Но российское руководство вполне осознало опасность, которую таили в себе новые события в Степи. Астраханские воеводы получили строжайшие инструкции быть полюбезнее с ногайцами и не ссорить их с калмыками. Иначе, предупреждал центр, ногайцы снова убегут от своих могущественных врагов, калмыков, и присоединятся к Крыму в его нападениях на Россию[402].