Стигал

В то время, это конец 1999 года – страшного для меня, да и для всего нашего народа, я поехал в Чечню. Чечня – Родина! Помню, как впервые ехал домой, на родной Кавказ из депортации. А сколько раз после этого возвращался в этот удивительный край. И всегда радость, ожидание приятного, близкого, теплого, своего. И никогда даже представить не мог, что когда-нибудь я не захочу в Чечню ехать. Что она будет меня страшить, пугать и вызывать некое чувство отторжения и даже ненависти. Я потерял здесь многое, если не все. Но я здесь вновь, чтобы найти. Я хочу и должен найти своего младшего сына; его надо образумить и как-то вытащить из этого кошмара. А здесь действительно кошмар, жестокость, смерть. И вторая война по сравнению с первой – просто уничтожение и истребление. И если после первой войны часть старого Грозного еще осталась, а кое-что даже восстанавливали, то теперь методично, целенаправленно и целеустремленно разрушают все так называемыми ковровыми бомбардировками. Шум авиации и орудийный гул почти не прекращаются – полномасштабная война и крайняя ненависть. И в этой войне участвует мой сын. Я его хочу найти. Но как? Кругом блокпосты, всюду проверки и зачистки, а меня дальше Ведено даже не пропустили. Оказывается, в высокогорные районы никого не пускают, лишь в виде исключения по особому разрешению военного коменданта, и то, если гражданин там прописан. Я прописан в Грозном, но этого дома уже нет, и вообще жилья у меня нет, и я попытался как-то прописаться в родном селе. Однако, как выяснилось, идет война и паспортный отдел милиции просто не функционирует. Зато функционирует, точнее, должна быть восстановлена добыча нефти, вроде уже есть где-то на окраине города новая контора объединения «Грознефть», которая теперь является структурным подразделением компании «Роснефть» – единственное место в Чечне, куда меня впустили и где меня даже ждали.

Внутри все новое – это о мебели и оборудовании, да и гендиректор новый – молодой, респектабельный человек, который в Чечне почти не жил и на буровых никогда не был. А нефть надо добывать по-прежнему, по-старому, и здесь мой опыт и профессионализм востребованы. А мне требуются деньги, уже давно живу в долг, и, если честно, сама работа тоже нужна – в процессе труда я надеюсь позабыть свои беды. Я хотел стать, как и прежде, начальником УБР, а мне сразу приказ – замгенерального по добыче нефти. А другого, то есть переработки, в Чечне уже нет – все разрушено. В моем хозяйстве ситуация не лучше – тоже почти все разрушено, работы непочатый край, и, пытаясь не замечать войны, – в городе она почти утихла, я погрузился в работу, тем более что тут же решились многие мои бытовые проблемы: у меня комната отдыха рядом с рабочим кабинетом, там и сплю, есть служебная машина, водитель, даже личный охранник – так положено, и я вновь, как подарок новой войны, получил хорошую денежную компенсацию, к тому же теперь у меня очень приличная зарплата, где есть полевые, боевые и другие надбавки, и в месяц раз, а то и два-три раза я должен летать в Москву в командировки, значит, буду часто видеться с дочкой. А вот сына увидеть не могу, даже ничего о нем не слышал. Но у меня возникла одна уж очень навязчивая идея – есть скрытый, как бы почтовый ящик, который сможет меня с ним связать, – это мой тайник с оружием, куда он непременно должен наведываться для пополнения арсенала, если еще живой. Но поехать в горы непросто. Во-первых, опасно, вроде там идут ожесточенные бои и действует авиация. Во-вторых, туда по-прежнему не пускают без прописки или особого разрешения. А в третьих, и это главное, мне, одному из руководителей, вообще запрещено быть южнее трассы М-29, то есть могу быть лишь в Грозном и в пригороде. Вот такая ныне служба. Однако эта же служба дает большую привилегию – мне выдано особое удостоверение, с коим пропускают на всех блокпостах. Я стал ждать случая, и он представился. В соседнем горном селе погиб очень уважаемый, почтенный старец-мулла. Не поехать на такие похороны нельзя – обязанность и святой долг. А после этого, всякий меня поймет, нужно поехать в родное село.

В нашем селе и так проживало мало людей, а теперь лишь в одном, и то разбитом доме остался один упрямый старик. Не знаю почему, но, увидев этого старика, я вспомнил Зебу. Даже внешне они были чем-то схожи. Этот старик тоже почти так же хромал, почти те же светло-синие уже поблекшие и тусклые глаза, но сам взгляд непреклонно-презрительный, твердый и где-то печальный. Старик не жалуется, не ворчит, никого не ругает. И о войне рассуждает, как о повседневной данности. А забота у него одна – два стога сена ракетами подожгли, как теперь до весны скотину содержать?

Тут я поступил немного как Зеба – сказал:

– Я на днях доставлю с равнин две машины сена.

– А как ты это сделаешь? Кругом блокпосты.