Стигал

– Видимо, для этого выдумали терроризм, – продолжает свою мысль старец, – и всемирно ведут борьбу с террористами. А откуда он взялся?.. Я приведу лишь два наглядных примера. Недавно президент Америки Буш-младший был с визитом в Грузии. И когда он выступал на митинге в Тбилиси, кто-то из толпы кинул в его сторону камешек. Так это со спутников сняли, фото террориста сделали и его поймали, наказали. А другой пример. У меня эти ребята остановились – у них двое раненых было, один тяжелый – умер, здесь похоронили.

– А как мой сын? – вырвалось у меня.

– Твой – живой. Доходяга. Как все… Так вот. Когда они здесь были, каждый день вертолеты здесь летали – и даже не выстрелили. А как убрались – здесь десант высадился, и меня спрашивают – были ли здесь боевики-террористы? Я им ответил, что они лучше меня знают – сверху все виднее. Недовольны они были мной, улетели. А на следующий день тот же вертолет прилетел, мою скотину пострелял – четырех убил, двух ранил. Так что мяса у меня теперь навалом. То же самое они и с этими ребятками сделают. В кошки-мышки играют. Так что вытаскивай своего сына из этой мясорубки.

– Как я его «вытащу»? – выдал я. – Где его найти?

– Ты и я – не найдем. Бегают они по лесам и горам… Кстати, твой сын сам сказал, что боится встречи с тобой. Тебя, как отца, ослушаться не посмеет. А отступить, бросить остальных ребят тоже уже не может. Бессмысленная, страшная мясорубка.

Вновь он употребил это слово «мясорубка», а я и на сей раз вспомнил Зебу, как его коварно закинули в бетономешалку. Хоть и изуродованный, да Зеба как-то выполз, выжил. А мой сын не Зеба. И лопасти вертолета – это не бетономешалка и даже не ветряная мельница. Это похлеще и глупее, чем донкихотство…. Несчастный мой сын!

Эту ночь, хоть и в родном селе, в родных горах, а я уже не спал, мучился. До зари побежал к тайнику. Сын здесь был. Все забрал, а вот снайперскую винтовку – оружие убийцы – вернул на место. И никакой записки и никакого знака. Я понял, что более мой сын сюда не заглянет, и даже такая связь и некий контакт обрываются, может быть, навсегда. Навсегда я теряю и этого сына, еще одного члена семьи. Нахлынула такая тоска, тяжесть души и одиночества, тяжело дышать, словно перекрыло гортань, и такая горечь во рту – стало так плохо и невыносимо, что я даже тайник не стал закрывать, а буквально на четвереньках пополз по склону горы к нашему родовому роднику, и лишь холодная чистая и вкусная вода пробила мою гортань, вернула дыхание и даже сознание. Тогда я вернулся к тайнику, тщательно все замуровал, думая, что навсегда, и в тот же день поехал в город, точнее в эти руины, где еще постоянно стреляют, бомбят, взрывают, и одна мысль – умереть, погибнуть, сгинуть с этого света самому, прежде чем придет весть о гибели младшего сына. А другой вести я уже не ждал…

30 апреля, утро