Стигал

Однако путь к вершине, как и сама жизнь, оказался совсем не легким и не близким. Но я бежал, я летел, я катился, особенно поначалу, когда был спуск к реке и я попал в густой, темный, хвойный лес, и здесь я едва-едва уловил преследовавший меня лай собак. Лишь на мгновение я остановился, лишь на мгновение я испугался, призадумался и, вспомнив зону и карьер – как ад, я вновь побежал, еще быстрее побежал. И я не чувствовал себя преследуемой дичью и о собаках я особо не думал, потому что я уже слышал приятное журчание реки: она не вся промерзла. А за рекой собаки меня не достанут, и там, я думал, до вершины рукой подать. Я уже был в широченном русле реки. Уже выискивал брод, как бы по камням и льду перейти, как лай усилился – собак спустили с поводков. Овчарки две. Знакомые. Первый – здоровый, крепкий кобель, говорили, что смесь овчарки и волка. А вторая значительно отстает, больше лает. И здесь я знал, что поодиночке с ними справлюсь. Тщательно увесистый камень подбирал и думал, кобель испугается, а он сходу – в прыжок, как обучили, – и к горлу. Мне руку прилично прокусил, а череп у него такой крепкий, аж камень разбился. И я приготовился вторую встречать, но здесь примеси волчьей крови нет. Стала передо мной, хвостом повела, поскулила и по своему же следу обратно побежала. А я бросился к реке. Прыгал с камня на камень, скользил, по пояс промок, но это не могло остановить движение. Я специально не употребляю слово «бегство» или «побег». Потому что я не убегал, а, напротив, бежал навстречу – навстречу миру, свободе, жизни! Но подъем был лишь на вид легкий, близкий, простой. Все в жизни обманчиво: и вершина порой казалась недостижимой, порой совсем исчезала из вида, порой даже, казалось, удалялась. И становилось все тяжелее и тяжелее, и склон все круче и круче, а ветер и мороз все крепчают и крепчают, я должен был отдохнуть, ведь устал, проголодался. Но лишь раз я остановился отдышаться, осмотрелся – пожалел. Далеко внизу, по моему следу, как блохи по шву, карабкаются черти-охранники, хотят меня вновь в свой ад затащить. Нет! Более я не останавливался, я не уставал, потому что я хотел, я мечтал, я жаждал хотя бы раз побывать на вершине. На вершине моего мира, моих иллюзий и моих грез!

И казалось – вот вершина! Я взбирался, карабкался, полз. А вершина – еще выше. И я вновь, не уставая, шел, шел вверх, и вновь только вверх. И вновь еще выше вершина. И тогда я еще быстрее и упорнее шел, зная, что осталось немного, еще немного потерпеть, превозмочь себя – ведь оно того стоит. И я не разочаровался! Такой вид, такой простор, такой ветер, такая свобода – и выше ничего и никого, лишь солнце. И этих чертей не видно, ни души не видно. Огромный, бесконечный и прекрасный вид. Большая, важная река – Печора. Притоки к ней. Леса! Простор! Вселенная, весь мир!

Я ликовал, я прыгал, танцевал, орал. Однако и солнце устало, стало садиться, и я сел, сел, как учил меня учитель, в позе лотоса – ноги под себя, чтобы холод не проникал. А с закатом мороз стал крепчать, ветер еще более усилился и мир потускнел, посерел, стал совсем однотонным, мрачноватым, лишь поймы рек еще понемногу светятся. Напоследок солнце о землю уперлось, зависло, как бы задержалось, навсегда прощаясь со мной. И, наверное, поэтому этот закат, как финал любого торжества, был восхитителен, незабываем и неповторим… Солнце ушло, и жизнь прошла – и у виска холодный ствол карабина. Я встать не мог – ноги не мои, затекли, замерзли, хотели навсегда к вершине примерзнуть. Оторвали, в карьер, в ад потащили. Навсегда. Судьба…