Ни о каком сне не могло быть и речи. Когда замок погрузился в грезы, Райнхард дал фамильяру свободу и, украдкой осмотревшись, тенью скользнул из своей комнаты. Нежданная близость к Эйлин сильно отвлекала, но он помнил, зачем находится здесь. Райнхард прошел по нескольким коридорам замка, внимательно осматриваясь и надеясь, что артефакт душ сам скользнет к нему в руки. Но чуда не произошло.
Тогда Райнхард свернул к северным воротам, туда, откуда начинался подъем к башням, о которых ненароком упомянула старуха Дьяра. Но, проходя Галерею славы, где были вывешены картины и гобелены семьи Вильгельма, альх замедлился. Достал из кармана криолик и стал обходить зал, подсвечивая картины его тусклым светом.
На самом главном месте, как и ожидалось, висел портрет Бария, сидящего в кресле с отрешённым и потерянным взглядом, и стоящей за его спиной Эйлин в красивом платье лазурного цвета. По разные стороны от них висели портреты дам и господ с незнакомыми альву именами, а поодаль, в небольшой овальной раме – одинокий портрет леди Онелии.
Красивая женщина с венцом из рогов оленя, которую переплетали тяжелые каштановые косы. Спокойный взгляд, мягкая улыбка, а лицо – олицетворение женственности. Альх не стал терять времени и прошёл дальше, подмечая, что некоторые картины словно находятся не на своих местах. Под несколькими обнаружился след от старой рамы, которая не совпадала с новой. Казалось бы, пустяк, но традиции и обычаи высоких домов запрещали перевешивать полотна. Каждая картина имеет свое место по родству или по знатности того или иного члена семьи.
– А может, им плевать на традиции?
– Нет, Плут, тут что-то другое.
Услышав, что к ним приближается ночная стража, альх поспешил к башням. Плут не отставал: помня происшествие с троллем, фамильяр был тих и невероятно послушен. Даже не посмел высказаться, когда узнал, что хозяйкой замка является Эйлин.
Подъем к башням оказался затяжным: башни были самой высокой точкой замка и занимали значительное пространство. Поднявшись на самый верх, альх замер. Обгоревшая дверь была приоткрыта, а из комнаты лился свет, чуть ярче того, что нес в руках. Райнхард тут же подобрался, вытащил из-за пояса чакру. Но каково же было его удивление, когда он увидел посреди выгоревшей комнаты, заваленной старым хламом, сгорбившуюся старушку.
– Дьяра?!
– Заходи, я давно жду тебя.
Но альх не спешил, разглядывая ее, сидящую на обугленной кровати и держащую в руках гравюру, размером не больше ладони. Она держала ее так нежно, словно вещь была невероятно хрупкой или дорогой.
– Заходи-заходи, я не причиню тебе вреда.
Стихийник хмыкнул, плотно прикрыл за собой дверь и прошёл внутрь, убрав чакру в чехол за спину.
– Что здесь произошло?
– Пожар. Леди Онелия погибла здесь.
– Но комната не выгорела дотла.
– Да, потушить успели, но вот спасти госпожу не смогли: она отравилась дымом.
– Может, ты знаешь, кто за это в ответе?
– Конечно, знаю, – усмехнулась старушка.– Она сама.
Альх нахмурился, прошёл вперед и носком сапога перевернул обугленную шкатулку из-под драгоценностей.
– Удивлён?
– Заинтригован.
– Будь у нее выбор, она бы никогда этого не сделала. Но хранить секреты порой невыносимо.
Альх обернулся к старушке, которая не отрывала взгляд от изображения на медной пластинке. Но что там было, стихийнику рассмотреть пока не удалось.
– Ты говоришь про артефакт душ?
Старуха беззлобно рассмеялась:
– Я уговаривала ее не делать этого. Убеждала, что артефакт надежно спрятан и что, даже если ей залезут в голову, его не найдут. Ведь она не знала, где он находится. Но она боялась за Вильгельма. Говорила, что его сломают, если начнут пытать ее.
– Но почему сейчас? Почему пятнадцать лет до этого она не переживала? Ведь я знаю, что к вам приезжали люди, которые искали артефакт.
– Потому что Онелия и граф искренне верили, что артефакт уничтожен, пока два года назад не получили письмо, в котором им рассказали, что с артефактом всё хорошо, он цел и невредим.
– И это свело их с ума? – Альх правда не понимал связи, и путаный рассказ старухи больше напрягал, чем давал ясности. Может, она выжила из ума и он просто зря теряет время?
– Господин, – из-за одной из стен показался Плут, – вам нужно на это взглянуть.
– Погоди, Плут, – отмахнулся стихийник. – Ну, а что же Вельгельм?
– После смерти Онелии, он принял яд, какой – никто так и не понял, но яд не отравил его тело, только душу, все воспоминания и мысли. Опустошил сосуд. И с тех пор он в таком состоянии, сколько бы новая графиня Эйлин ни хлопотала и ни приводила лекарей. Ни один не смог вернуть ему рассудок.
– Господин, прошу, взгляните!
– Плут, позже! – раздраженно бросил альх. – Но зачем вы мне всё это рассказываете? Вы меня даже не знаете.
– Потому что я обещала ей.
– Онелии?
Старуха кивнула.
– Я пообещала, что расскажу про артефакт только достойному. Ты достоин, но только при одном условии: ты поклянёшься своей жизнью и честью, что защитишь артефакт и никогда не используешь его во зло. Я вижу твою суть, – ее ладонь легла мужчине на грудь возле сердца, – ты не обманешь.
Альх резко отстранился:
– Ты ведающая? Сидка?