Стихотворения

Увозили из ада.

И долго падала моя

красивая голова с гильотины.

А тот, кто на это смотрел,

тот все время

мотал обратно

Непрекращающегося

Тарантино.

# # #

Товар пленительного счастья

Ты лучше выдумать не мог.

На костылях старушки мчатся

И животы сбивают с ног.

И словно зверь многоголовый

За чем-то очередь стоит,

Как будто зуд ее голодный

Товар желанный утолит.

На костылях старушки мчатся

В остервенелом полусне,

Чтоб никогда не просыпаться,

Здесь прячут истину в вине.

И ничего не прячут в пиве.

Выходит нищий из пивной,

Выходит пьяный и счастливый

И машет воблой золотой.

1987

Цветы зла (Одуванчики)

Она ползала по полу в камере #4

Он вылизывала углы.

Она ползала по полу в камере #4

Она вылизывала углы.

Ее избили две неграмотные воровки.

Она завыла возле

неоткрывающейся двери.

Ненастоящий бог

заливал ей в горло

ненастоящую водку,

и она глотала настоящую веру.

Нехорошая подошла к окошку охранница

и подошвой ударила по лицу.

Чувствовала вопящая

как из головы

выдувается

сознание

(так бывает у одуванчика, когда он в аду раскачивается, оставшийся без пыльцы).

1994 г.

Данные об аресте

Я в камере и во мраке.

И карма моя в ремарках.

И мама моя в кармашке

Носила свой "Голый завтрак".

В стране, где туманны транки,

Где танке, как в банке розы,

Где каждый сидит на джанке

И каждый себе Берроуз.

Где джанк — каждый икс и игрек

И где гражданин продажен,

Где даже ужасный кризис

Как тигр ручной не страшен.

Моя фамилия — крестик.

Я слов никаких не знаю.

Я данными об аресте

Весь космос обозначаю.

Даю отпечатки пальцев.

Я вечно ловлюсь с поличным.

Лицо превращаю в панцирь.

Пальто обращаю в личность.

Зачатки своих останков

Оставлю и сам не скроюсь.

Сижу, как сидят на джанке.

Пишу, как писал Берроуз.

Замру. Не разрушу стены.

Нарушу законы резко.

Пол и возраст: растенье.

Данные об аресте.

Данные об аресте.

Средства мои банальны.

Данные об аресте.

Надо национальность?

От роду я уродец.

Дрался, дурак, по пьянке.

Профессия — У.Берроуз.

Образование — в джанке.

Каждый хоть раз, да, тоже

Также дрожал на месте

И порождал похоже

Данные об аресте.

1997 г.

Убийцы в специальных камерах...

Убийцы в специальных камерах

кремируют судьбу как косточку.

Кусочкам мозга смерти отпуски

представить силятся лукавые.

Конвой волков ключами звякает

А повар кормит горем луковым.

И луковиц как храмов куполов

слезлив покой неодинаковый.

Где пряничков засохших крошечки,

туберкулезный кашель слышится.

И труп отчаяный нарошечно

живет и дышит ненадышится.

# # #

Атомной бомбы взорваный одуванчик.

Третья Мировая Война 1941-45

Раненый медвеженок на костылях униженья

Забытые колокольчики на обгоревшем пригорке.

Машенька и Медведь

«Только детские книжки читать..."

Мандельштам

Чертовой курицы грязный угрюмый клюв.

Рядом огромный измученный волкодав.

Когда вы удавитесь, тогда я вас полюблю.

Я буду мягкий и крепкий на шейке шарф.

Когда уже пошло любовники и друзья,

Когда вы, дама, смерти пришли хотеть,

Вы валидол глотали и пили яд.

Теперь мы в сказке, как Машенька и Медведь.

И три медвежонка тоже глядеть придут,

Когда я, дама, в пруду вашу грудь и вас

Топить угрюмо и медленно буду. Тут

И бешенный кролик бы в дикий пустился пляс.

Такой у нас убийственный первомай.

Такое у нас тревожное торжество.

Такое у нас прожорливое естество -

Ему неживой желается каравай.

Так ножичком нужно страсти расковырять,

И нежность червей кровавых вкусить успеть,

И мертвых кусать, и детские книжки читать,

И стать простыми, как Машенька и Медведь.

1997 г.

Маньяк Р.

Вы микробы метро, пациенты моей Хиросимы.

Я фашистский Иисус, акробат абсолютных злодейств.

Я сакральная цель харакири Юкио Мисимы,

Диссидент гуманизма и демон опасных идей.

Я Содома один, но убийственный самый из многих

И немыслимый самый, и самый неистовый день.

И со мной ледяные как морги убийцы и боги,

Санитары ничто, агитаторы яви людей,

Демонстраторы страха, герои тотальных деструкций,

Распылители сущностей, всяких структур,

Черных моргов туристы. Плохих исполнители функций,

Кандидаты в ады и садисты дурных диктатур.

Я продажная тварь, неизбежная нежность порока.

Осквернитель могил. Черный голем. Опасный самец.

Целлулоидный принц. Аморального принципа похоть.

Основного инстинкта опасный и честный конец.

Я продажная тварь, неизбежная нежность порока.

Осквернитель могил. Черный голем мучительных зим,

Заморозивших правды дурные нечестного бога,

Их опасную прелесть и мертвым врагам не простим.

Мы носители яростных правд. Изрыгатели яда.

Отвергатели мира. Взрыватели ядерных лун.

Модельеры вреда. Мойдодыры стандартного ада.

И кошмарные рты наши потную лопают мглу.

Наши губы червивы, невежливой рвутся улыбкой,

Наше мясо швыряя, скелеты солдатов срываются в марш.

Исчезают в крови очертанья реальности зыбкой

Бесполезное солнце пожирает невнятный пейзаж.

Мы самцы месяцов. Злые ножики носим в карманах.

Мы считалочек детских нескладные злые концы.

Кто не спрятался, тот виноват. Вышел черт из тумана.

И ему подмигнули медузы, и пьяницы, и мертвецы.

Абсолютный Расстрел. Неизбежный Предел революций.

Отрицаний тотальных нахальная сбудется цель.

И жемчужные зубы как злые ножи разомкнутся,

А потом будет то, что всегда происходит в конце.

И сакральная суть ускользнет как последняя сука.