Читаем Стихотворения полностью

факты Моей Войны.


У меня Россия. У меня агрессия.

Сделайте мне обрезание берез.

Гер-мания. Свастике весело.

Маниакально-репрессивный психоз.


У меня Гер-мания. Свастике весело.

Смех продлевает злость.

За геранью отравленного полумесяца

ухмылочки и колючки звезд.


Я герань выращиваю, желая пошлости.

За грани ума снесен

Насе-комната шелестит и ползает

и сам я зверинен и насеком.


Когда у меня на себя алер-Гитлера,

теку кровью как мертвый бог

Надо мной идея витает выпытанная.

Подо мной трупоскрючен как зяпятая пытки зверек.


Фашизофрения. Военное положение.

Неизюежное солнышко коловратов.

Врожденная склонность к уничтожению.

(Так и надо)


Мозг сваливается по лестнице.

В нем катается паровоз.

Погните свастикой рельсики!

Под откос!


Я давно б уже пошел и повесился;

Но безумие началось.

Гер-мания. Свастике весело.

Маниакально-репрессивный психоз.


Изнанка куртизанки


Сентябрь. Ночь. Фашизм.

Здесь все непостоянно.

Вчера в аптеке йод, сегодня - яд.

То танцы судорог, то судороги танцев.

И танц-пощады нет. Смеется бес-пощад.


Я улыбаюсь вам. Пластмассовая кукла.

Глаза мои - стекло. И ноги - костыли.

Я вновь не умерла от боли и испуга,

До капли крови сок по городу разлив.


Уходит с полотна Мадонна, съев младенца.

Матисса рыбок горсть осыпалась с холста.

Залив картины, кровь заставила раздеться

Портреты. И тогда позналась нагота.


Искусство - что оно? Лишь форма оправданья.

Искусство есть всего лишь способ претерпеть,

Перетерпеть суметь позор существованья

И страх его узнать от страха не посметь.


А страх, как плотный хрящ, он тоже не бесплотен.

Бесплотен героизм - не раздается хруст.

И сами от себя бегут тела с полотен.

И стаи мух летят за нами вместо муз.


Остались ты да я, солдатик оловянный,

На стойких костылях валюсь с нестойких ног.

Похожая на сок, стекает кровь из крана,

Похожая на кровь. Течет по венам сок...

1988 г.


Фрейдизм


Они висели на весах,

пытаясь выведать в глазах

хоть что-нибудь, хоть что-нибудь,

но в темноте терялась суть.

И совершенный мир вещей

трещал из хаоса щелей.

И кровь стекала со стены.

Учись не чувствовать вины.

Все, что ты есть в чужих глазах -

инстинкт, помноженный на прах

и отраженья в зеркалах.


Родятся духи пустоты.

Они давно с тобой на ты.

Они сомкнут твои мозги.

Пока ты трезв, беги, беги!

А впрочем, господи, зачем

ломать такой некрепкий плен?

Он сам рассеется к утру,

закончив тайную игру.


Пока пусть стынет этот дом,

пусть пьют шампанское со льдом,

пусть видят гости миражи.

Благодари за щедрость лжи!


...А из прищуренных дверей

вам ухмылялся старый Фрейд.

Он редактировал любовь,

он знал пунктиры ваших снов.

Пока вы, устремившись вверх,

летели вниз, минуя век

и удаляясь от земли

под дивный вальсадор Дали,

минуя злую даму треф,

за вами старый Зигмунд Ф.

следил, как будто за жучком

следит жучковый астроном,

когда жучки на небесах

изволят ползать и плясать.


Предпочтем топорам погружение острых предметов...


Предпочтем топорам погружение острых предметов,

от которых предельно с Наружью Тревожная Нутрь совпадала

Пожирала любовь ножевая микроб человека

И прозрачная Моль в микроскоп эту смерть наблюдала.


"Я" (человек?..) вместо трубки курил свои пальцы.

Яростно счастлив, как поезд, на рельсы которому

дети легли.

Курица ночью снесла не простые, а страшные яйца -

черные бомбы и красные злые угли.


Они


Со мной опять здороваются стены.

С них сползает краска и идет за мной.

Они называют это тенью.

Я называю это тоской.


Не могу приспособиться к этому городу,

Не могу поселиться в чужие горы.

Они называют это глупой гордостью.

Я называю это горем.


За мной опять уходят бродяги.

Я держу кусок неба, вбиваю гвозди.

Я называю это флагом.

Они говорят мне, что это звезды.


Я сжимаю в руках солнца сгусток,

Остатки неба синего с солью.

Они называют это искусством.

Я называю это болью.


Кто-то рисует пустые дороги,

Кто-то чертит мысли по снегу рукой.

Они называют это богом.

Я называю это собой.

1986 г.


Тело


Как динозавренно мое большое тело,

где жилистые чернеют волоски.

Внутри него болтаясь неумело,

немею костяной рукой тоски.


иногда моя "душа" уходит в пятки,

мне кажется, я самости лишен.

моя "душа" со мной играет в прятки.

Стою в углу, слеп, честен и смешен.


Стою в углу, где дует в щели смерти,

где мне до ста назначено считать.

мой бог смешной приказывал:"не верьте!"

И я тогда не смел ему внимать.


Я всех святынь своих лишился сразу.

И в ад попав, смотрю в дверной глазок,

и вижу надпись "Я УШЕЛ НА БАЗУ.

И НЕ ВЕРНУСЪ." И подпись:"Ваш не Бог."


никто так быть не может беспощаден.

А если может, то не может быть.

но может бить. И от того из ссадин,

из ран я ТЕК, чтоб ТАК его любить.


Так НАДО как ДАНО. ДАНО как НАДО.

И хорошо, что некого винить,

и после смерти не бояться ада

мне, обреченному родиться в нем и жить.


Внутри себя я ощущаю мебель,

хромающий двуногий табурет.

И если есть не Бог на базе неба,

то, слава богу, что на небе Бога нет.


КАК насеком я, как доисторичен.

Как погремушки кости на соплях.

Как тень пиджак отбросил на земь личность.

И притворилась галстуком петля.

1993 г.


Как умерла моя кошка


я возвращусь домой никто не умер

целы старушки сухари очки

очки целы старушки сухари

печеньице /и суффикс неизбежен/

а вот бежит глагол

ЛЕЖИТ

ЛЕЖИТ

который день под той кроватью кошка

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия