Смычки полоснули по душам —И вскрикнула чья-то в ответ.Минувшее — светом потухшим,Несбыточным — вспыхнувший свет.Вспорхнула заученно-смело,Застыв, отступила на пядь.Я знаю: изгибами телаТы вышла тревожить — и лгать.Я в музыку с площади брошен,И чем ты уверишь меня,Что так мы певучи под ношейЛюдского громоздкого дня?Ломайся, покорная звуку!Цветком бутафорским кружись!По кругу, по кругу, по кругу —Планета, душа моя, жизнь!
«Здесь — в русском дождике осеннем…»
Здесь — в русском дождике осеннемПроселки, рощи, города.А там — пронзительным прозреньемЯвилась в линзах сверхзвезда.И в вышине, где тьма пустаяУже раздвинута рукой,Она внезапно вырастаетНад всею жизнью мировой.И я взлечу, но и на стыкеЛюдских страстей и тишиныОхватит спор разноязыкийКругами радиоволны.Что в споре? Истины приметы?Столетья временный недуг?Иль вечное, как ход планеты,Движенье, замкнутое в круг?В разладе тягостном и давнемСкрестились руки на руле…Душа, прозрей же в мирозданье,Чтоб не ослепнуть на земле.
Над полигоном
Летчику А. Сорокину
Летучий гром — и два крыла за тучей.Кто ты теперь? Мой отрешенный друг?Иль в необъятной области созвучийВсего лишь краткий и суровый звук?А здесь, внизу, — истоптанное лето.Дугой травинку тучный жук пригнул.А здесь, внизу, белеют силуэты,И что-то в них от птиц и от акул.Чертеж войны… О, как он неприемлем!И, к телу крылья острые прижав,Ты с высоты бросаешься на землюС косыми очертаньями держав.И страшен ты в карающем паденье,В невольной отрешенности своейОт тишины, от рощи с влажной тенью,От милой нам беспечности людей.В колосья гильзы теплые роняя,Мир охватив хранительным кольцом,Уходишь ты. Молчит земля роднаяИ кажет солнцу рваное лицо.И сгинул жук. Как знак вопроса — стебель.И стебель стал чувствилищем живым:Покой ли — призрак иль тревога — небыльВ могучем дне, сверкающем над ним?