Однажды у ручья, где Юлия мояохотилась в дубраве,К ней нимфа подошла: «Мой ангел, что нашлаты в рыцарской забаве?Зачем бродить в лесах, когда на небесахты красоваться вправе?»Охотясь день-деньской, красавица такойне ожидала встречи.В лесу не до бесед: расшнуровав корсет,она открыла плечи.И нимфа вод речных при виде чар земныхлишилась дара речи.«Ужели не одна (подумала она)на свете есть Диана?В ловитвенном пылу опять она стрелудостала из колчана!И кудри точно ночь! Так только неба дочьбожественно румяна!»Прекрасны и быстры, они как две сестрыпо росту и обличью!Нет равных им в седле — кто лучше на землеявляет стать девичью,Когда в притихший лес с копьем наперевеслетят они за дичью.Охотниц нет хитрей, но только на зверейвойной идет Диана!А Юлия порой живет иной игрой —ей жизнь людей желанна.Попался на прицел, беги, покуда цел.Смертельна эта рана.Гоняться мало ей, владычице моей,за вепрем и оленем.На вертеле ее есть сердце и мое,и с поздним сожаленьем,Уставши от погонь, смотрю я, как огоньк сухим ползет поленьям.(Р. Дубровкин)
У Юлии гостя, крылатое дитяв мечтах о сладком пленеУснуло наконец, но юный сорванецНа ложе томной лениСебе не изменил: он голову склонилхозяйке на колени.«А ну, паршивец, прочь! Безвинных не порочь,коварно козни строя!»Проснулся Купидон: чем провинился он,за что лишен покоя?Красавица гневна: «Поди! — кричит она. —Или не знаешь, кто я?Я взором жгу сердца, любого храбрецамогу я сделать трусом.Любви моей вкусил герой в расцвете сили стал юнцом безусым!Любовь моя разит, любовь моя грозитотравленным укусом!»Опешил Купидон, вскочил — и всякий сонслетел с него мгновенно.Глаза протер, дрожа, как будто на ужанаткнулся в стоге сена.Пробормотал: «Прости», и, торопясь уйти,залепетал смиренно:«Гостя в твоем дому, не думал никомуя причинить обиду!Но ты должна понять: тебя я мог принятьза мать мою — Киприду!Неотличимы вы. Сию деталь, увы,я выпустил из виду!»(Р. Дубровкин)