Стихотворения и поэмы

2

Я Люду не видал уже два дня.А дома и свои заботы были:Был обыск. На допросы мать водили.Ударил юнкер походя меня.А у Людмилы — мир и шум не слышен,Лишь стук часов средь мглистой тишины,Листвою фикус глянцево колышет,И фортепьяно дремлет у стены.Не та Людмила. Что-то с нею стало:Ответы скуповаты и бледны,Движения неловки и усталы,И косы толком не заплетены —Неброские приметы, из которыхТревожно что-то тайное текло,Оно таилось в жестах, в разговорахИ молча билось птицей о стекло.Сник разговор. Притворного покоя

Я не искал в круженье гладких фраз;Я чувствовал: произошло такое,Что может разделить надолго нас.Сидели молча. Вечер тек безлунный.Лишь иногда позвякивали струны.Диковинную эту немотуНеузнанные звуки нарушали:То мыши ли на чердаке шуршали,Иль ветер крышу трогал на лету?О пустяках, ничтожных и случайных,Внезапно завела Людмила речь,Казалось, что хотела смять молчанье,От тишины внимание отвлечь.Подсела к фортепьяно. Грома глушеБасы запели, прянули во тьму.Остановилась. Напряглась.                                      «Послушай,Есть тайна, о которой никому…»Бессильно откинувшись навзничь, подмявши

                                                             соломы клочья,Налетами злобной боли истерзанный днем и ночью,Он дергался, содрогался, от жажды горел, от жара,Укутана в белые тряпки, как глыба, нога лежала;С трудом прорывались хрипы                                                 сквозь губы полуживые.Так вот как приходит гибель!                                             Ты видишь ее впервые.Вглядись в неприглядность смерти.                                                            Пойми ее темную жуть.Живое, живое, живое                                  уходит — и не вернуть.Он еще борется. Слышишь?                                              Шепчет, напиться молит.Захлебывается, глотает,                                          морщась от дикой боли.Стихает, в себя приходит                                           и возвращается в мир.

Приподними его за плечи,                                        поправь в головах мундир.Он на тебя недоверчиво                                            смотрит тревожным взором:«Зачем это ты склонился                                     над слабым, бессильным, хворым?Чего ты здесь ходишь, шляешься?                                                    Что ищешь на чердаке?Первому же патрульному доложишь о тайнике?Ну так что же — давай,Доноси, предавай —Пусть найдут, пусть на улицу выкинут.И пристрелят ли тутИли в суд сволокут —Я служить не желаю Деникину!»Он бьется со смертной истомою,Бормочет он злые слова,Вздымается над соломоюПылающая голова.

А Люда:               «Спокойно, Дмитрий»,—Упрашивает стрельца,И пот со лба ему вытрет,И грязь ему смоет с лица,И руку свою усталую,Привыкшую к стирке, к щелоку,Тихо положит маломуНа помраченную голову.И он затихает.                            И вижу я,Как щедро дарит в ответЛицо, что страданьем выжжено,Улыбки мальчишьей свет,Ему еще чается, жаждется, дышится,Раненный тяжко, он бьется отчаянно.В речи так нежно, странно так слышитсяЛасковый выговор галичанина.

3