Стихотворения и поэмы

Что было б, если бы Иртыш

Вдруг схлынул?

Мы нашли на дне бы

Кусок эбенового неба

С чешуйчатых джунгарских крыш

^[42]

,

Пищали обгоревший пыж,

Древнейшие обломки лыж,

На коих лыжники из Тары

^[43]

Ходили в черные татары…

^[44]

Ну, что ты на меня глядишь?

Все эти вещи слишком стары!

Что? Колчаковский саквояж?

Бинокль бы цейсовской работы

^[45]

?

Гранаты? Ружья? Пулеметы?

Забытый Бремом

^[46]

патронташ?

Всё можно! Почему б и нет.

Так ты и начинай путину.

А я? И пальцем я не двину.

А почему? Я дам ответ:

Не в этом суть!

Не арсенал, не зал музея —

Дно речное.

Я не об этом вспоминал,—

Я думал вовсе про иное.

Про что?

Их — шесть. Судьба — одна.

Шесть рек исчезли.

Имена?

Я перечислю:

Камышловка,

Чаир,

Орловка,

Окуневка,

Бобровка

И еще одна — Атмас

^[47]

!

В былые времена

Те полноводные потоки

Шумели в таволге

^[48]

, в осоке…

Где эти реки?

Вся страна

Пила их воду золотую

Тогда, в былые времена,

Когда в леса, в листву густую

Слетались птицы на пиры

И для любви и для игры,

И обитали здесь бобры.

Бобры! Взгляни на степь пустую.

Ничто не вечно. И — миры!

Шесть рек!

Леса!

Бобры!

Орлы!

Уснувшие навеки рыбы!

Я спрашиваю: вы могли бы

Возникнуть вновь из темной мглы?

Ты слышишь их ответ:

"Мы здесь!"

Ты говоришь мне:

"О, не грезь!"

Шесть дев выходят на крыльцо

Дворца речного пароходства,

И все не на одно лицо,

Но в этих лицах есть же сходство,

Ведь есть же сходство! Всё же есть.

Ведь их же шесть! Ты видишь: шесть.

Вглядись, слепой ты человек,

В их небывалые наряды!

Ведь эти девы — души рек,

Иначе говоря — наяды!

Ты повторяешь:

"О, не грезь!

Ведь это ж просто шесть притворщиц,—

Ну, шесть конторщиц, шесть уборщиц,

Шесть девушек, что служат здесь!"

Пусть это было б даже так…

Огонь трамвайных вспышек зелен.

Наяды ринулись во мрак.

Мир грез, конечно, беспределен.

Автомобильные огни,

Небес грозовая завеса…

А может, все-таки они

Воскреснут меж степей и леса?

О да! Затем и встал вот здесь

Колосс речного пароходства,

Имеющий с дворцами сходство,

Гранитом облицован весь!

Ведь есть же в мире Человек,

Который понял душу рек,

Найдет утерянный родник

И даст свободу этим водам!

А ты решил, что дом возник

В угоду только пароходам?

Нет! Это так, но и не так.

Огонь трамвайных вспышек зелен.

По Иртышу плывет рыбак.

За Иртышом горит маяк.

Наяды, лодки, якорь, мрак…

Мир грез высок и беспределен!

1939

"Вот лес…"^{46}

Вот лес.

Он был густ.

Ловил ты птиц в сетку,

Ветвей любил хруст.

И ты нашел куст!

И, выбравши ветку,

Не вырезал хлыст

И сделал не клетку,

А, внемля рассудку,

Ты выдолбил дудку…

Вот лист.

Он был чист.

Тут всё было пусто.

Он станет холмист,

Скалист и ветвист

От грубого чувства.

И это — искусство!

Мое это право!

Я строю свою

Державу,

Где заново всё создаю!

1939

"В промежутках…"^{47}

В промежутках

Между штормами

Воды кажутся покорными.

В промежутках

Между войнами

Очень трудно быть спокойными

1939

Муза^{48}

Ночь была, мгла легла.

Но, как порох,

Вспыхнул вдруг алый свет в светофорах,

Значит, город, не спишь!

И намокшие клочья афиш

Шевельнулись в ночи на заборах…

Белый свет в светофорах,

Желтый свет в светофорах.

Странный шорох откуда-то с крыш!

Вот он ниже, но скрыла мгла.

Вот он ближе, из-за угла.

Шелестят вымпела?

Или дворницкая метла

Расчищает устало

Мусор в недрах квартала?

Или в сквере качнулась ветла?

Нет! Донесся шелест крыла,

это Муза была. Муза. Летала!

Летала вокруг квартала.

Перед входом в чертог,

У портала,

Вдоль метало ее, поперек…

Трепетала!

Древнегреческий помню язык.

Понимать я его не отвык.

Поскорее

Поднимаю я Музу, веду

В темный сад, потому что в саду, мощно грея,

Озаряя волшебным огнем

Незаметным, невидимым днем — только ночью,

Только ночью, среди темноты,

Существуют такие цветы.

И воочью

Вижу я: да, она! Вся бела. Это — Муза!

За плечами у ней два крыла. Это — Муза!

"Муза! Ждал тебя, Муза, давно. Прилетела?.."

Только вижу — алеет пятно,

Багровеет, синеет пятно…

"Муза, ранена?" — "Да!" — "И давно? Где? В чем дело?"

"Расколовшийся мрамор Афин,

Брызги крови до горных вершин,

Клочья мяса…"

Муза! Ты это говоришь,

Или слышится шелест афиш:

"Оборона Парнаса!", "Оборона Парнаса!".

Из Эллады, с парнасских вершин,

Из немецкого плена,

Где от слез поднялась на аршин Иппокрена

^[49]

,

Прилетела ты к нам, Мельпомена!

"Черт возьми!

У парнасских вершин

Шваб потребовал пива графин.

Но не впрок.

Даже пена

Издает запах тлена!" —

Так мне крикнула Муза.

С крыла

Кровь извилистой струйкой текла, запекалась.

"На Парнасе вчера я была.

До последнего срока была

И сражалась!

У убитых винтовки брала и сражалась!

И Борей меня вынес, суров,

Там из пламени книжных костров.

Вы мне рады?"

— "Да, мы рады!

Здесь, у гиперборейских снегов,

Ты защиту найдешь от врагов,

Дочь Эллады!"

1936, 1941

Дым отечества^{49}

Ты знаешь пословицу: мы говорим,

Что сладок бывает отечества дым…

^[50]

Я дым этот сладкий вдыхал наяву.

Послушай! Когда ты вернешься в Москву,

Немедленно в Кунцеве

^[51]

побывай,

Да, в Кунцеве!

Кунцева —

Не забывай!

А дальше к Татаровке

^[52]

надо пройти,

Не так далеко это — рядом почти.

Ну, словом, к Татаровке, друг мой, пройди,

Серебряный Лог

^[53]

за деревней найди,

У этого Лога костер разведи и глины возьми.

Слышишь,— глины, мой друг,

Которой поблизости много вокруг.