Стихотворения и поэмы

Вот этой-то глины в костер и добавь,

И сладким ты дымом надышишься въявь!

Горят эти глины!

Ты понял?

Горят

И, жарко горя, издают аромат.

Ну да,— аромат! Верь мне, друг,— аромат!

И тот аромат, точно мед, сладковат.

Поверь — никакого тут нет волшебства,

А просто, где плещет волною Москва,

Там есть отложения юрских слоев

^[54]

,

Цветов отпечаток, надкрылий жуков,

И рыбьих чешуек, и игол сосны,—

Всё есть в этих глинах — и сладость весны,

И осени горечь!

Но где на земле

Ты запах цветов ощутил бы в золе

Горящей земли?

Где пылает она,

Даря ароматом пьянее вина?!

Да, друг мой! Ты в Кунцеве часто бывал

И, кажется, даже на даче живал,

Там в парке Смирновском ты пиво пивал,

Глотал "эскимо", торопясь на вокзал,

А вот не вдыхал ты отечества дым,

О коем так часто мы все говорим!

1942

Страна-холодырь^{50}

Так вот ты какая, страна-холодырь!

Все в елочках горбятся горы.

А город — он точно огромный пустырь —

Заборы, заборы, заборы…

Но есть за заборами и дома,

Не только дома — домища,

Заводы и домны огромны весьма,

Хоромы, светелочки и терема,

И в улицах снежных гуляет сама

Восточная злая пушная Зима —

Всё ходит, всё бродит, всё ищет.

Вот в дом Домовитых стучится она,

Псов будит косматых и сытых

И шепчет во мрак слухового окна:

"Вставай, гражданин Домовитых!

Вставай, Домовитых, и двери открой!"

— "А кто там так поздно стучится?"

— "Я чтица! Пришла я читать Домострой

^[55]

.

Открой, Домовитых! Я — чтица.

И книжник со мною, из дальних он мест,

Брада наподобье лопаты.

А имя его: Сильвестр

^[56]

, Сильвестр…

Слыхал про такого попа ты?"

Бормочет хозяин, в мерцании звезд

Неслышно назад отступая:

"Какой еще там еще поп Селевестр,

Не знал про такого попа я…"

Отходит Зима, и в другие дома,

В соседние, тоже стучится:

"Откройте!"

— "А кто там?"

— "Да я же сама!"

— "А кто это ты?"

— "Меховщица!"

И тут не впустили.

"Иди,— говорят,—

Чего,— говорят,— ты забыла?"

— "Впустите! Я здесь. Не хочу я назад!

Не рушатся стены, полы не горят…

О, тишь глубочайшего тыла!

Я чую, кочуя: не взвоет снаряд

Над крышами зло и уныло,

Не рушится свод, потолки не горят…

О, тишь глубочайшего тыла!

О, белых равнин глубочайшая грусть!

Рек медленное теченье!..

Я ранена в сердце! Я здесь нахожусь

Для длительного леченья…".

Леченье?

Молчанье…

Мерцанье огня.

И снова, рыдая, горюя:

"Впустите!"

— "А кто там?"

— "Впустите меня!

Я — странница, вам говорю я".

Ну вот и впустили.

Ну что ж не вошла?

"Чего,— говорят,— не вошла ты?

Куда же умчалась, так зла и бела?

В какие стучишься палаты?"

В палаты?

Куда там!

На снежный пустырь

Умчалась, горюя, играя…

И мечется следом норд-ост—поводырь…

Так вот ты какая, страна-холодырь!

Снега без конца и без края.

И месяц козлиные точит рога

О звезды там, в бездне туманной.

Так вот ты какая!

Вьюга,

Тайга,

Оледенелые берега,

Шишига под крышею банной…

Забудьте обычай странный —

Пользоваться эмалированной ванной!

Снега,

Тайга,

Вьюга.

И город не спит, погруженный в снега,

Морозный, косой, деревянный.

*

Такой и тебе показалась Сибирь,—

Ты видел не лес и не горы,

А в первую очередь этот пустырь —

Заборы, заборы, заборы…

Но выросли там

Не дома-терема,

А замки, настолько могучи,

Что стены, как горные кручи,

Уходят под самые тучи.

О ветер!

По тундрам ты ночи и дни

Носился, бездушен, бездомен.

Дохни и раздуй золотые огни

У домен, у домен, у домен!

Граненая Обь,

Златоокий Иртыш,

Ангарские ясные воды —

Повсюду, куда ты ни поглядишь,—

Заводы, заводы, заводы!

Над сводами их золотой листопад,

Над сводами их голубой снегопад…

О, тишь глубочайшего тыла!

Сибирь-холодырь,— про тебя говорят,

К тебе эта кличка пристыла.

Но в час, когда крепости вражьи горят,

Мы знаем, откуда берется снаряд,—

Холодной рукою смертельный заряд

Не ты ли в него вложила:

Вздохнула

Вдохнула

В волшебный снаряд

Дыханье глубокого тыла!

1942

Кружева^{51}

Я не знаю — она жива или в северный ветер ушла,

Та искусница, что кружева удивительные плела

В Кружевецком сельсовете над тишайшею речкой Нить.

Кружева не такие, как эти, а какие — не объяснить!

Я пошел в Кружевной союз

^[57]

, попросил показать альбом,

Говорил я, что разберусь без труда в узоре любом.

Мне показывали альбом.

Он велик, в нем страницы горбом,

И, как древних преданий слова, по страницам бегут кружева.

Разгадал я узор-сполох, разгадал серебряный мох,

Разгадал горностаевый мех,

Но узоров не видел тех,

Что когда-то видал в сельсовете

Над тишайшею речкой Нить —

Кружева не такие, как эти, а какие — не объяснить!

Я моторную лодку беру,

Отправляюсь я в путь поутру — ниже, ниже по темной реке,

Сельсовет вижу я вдалеке.

Не умеют нигде на свете эти древние тайны хранить,

Как хранили их здесь, в сельсовете, над тишайшею речкой Нить

Славен древний северный лес, озаренный майским огнем!

Белый свиток льняных чудес мы медлительно развернем.

Столько кружева здесь сплели, что обтянешь вокруг земли —

Опояшшь весь шар земной, а концы меж землей и луной

Понесутся, мерцая вдали…

Славен промысел кружевной!

Это те иль не те кружева?

Мастерица! Она жива?

Да жива!

И выходит она, свитой девушек окружена.

Говорит она:

"Кружева мои те же самые, те же самые,

Что и девушки и молодушки. Не склевали наш лен воробушки!

Не склевали лен черны вороны, разлетелись они во все стороны!