Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Я отступил под рваным натиском атакГуди и плачь, разорванный провод.Улиц надвигающаяся пустота,Полночь — голодное слово.Бетонный город на кресте рук —Разве выдержит грудь эту тяжесть.И стоит на голом ветруКак у гроба Господнего — стража.Но скоро фонарь-часовойЗадохнется от дыма и гари.О боль разлившихся надо мнойНерукотворных пожарищ!Бейся, рук раздавленный крест,Как под асфальтом поле ржаное.Я полюбил в этой грузной игреНевероятные перебои.

«Сегодня ветром лес не чесан…»[16]

Сегодня ветром лес не чесан,Сегодня трава на суглинках желта.Под разбежавшимся откосомГниет перевернутый танк.Взойду по ступеням остывшимЖелтых дней в острог войны.Только ночь и тучи крышей,И чугунные сны.Ржавый визг — это ветер в решеткеЗапутался лохматой бородой.И прошелся веселой чечеткойПулемет по стене жестяной.Бей же, бей — эти дни — недели,Эти ночи — пустые года. —Снег пулеметной метели,Скашивающий врага!

«Пусть век, изживаемый людьми…»

Георгию Венус

Пусть век, изживаемый людьмиНа дне высыхающей лужи,Пусть в новой малярии мирИ каждый год по-новому простужен,Пусть трескаются мускулы болотОт надвигающейся суши.Я полюблю гниющее тепло,Ржаные и булыжные души.И приемля грузный дарВсем развороченным телом,Пойму, что камень и слюдаЕсть мир от мира онемелый.

«Сплетенные фабричные трубы…»[17]

Сплетенные фабричные трубы —Перевитая огнем коса.Припаялись асфальтовые губы

К дымным и рыжим волосам.Улицы — промороженные щели.Площадь — застиранный лоскут.Мне кажется, что снег метелиПрикоснулся к моему виску.Я заблудился в огненных афишах,Точно в косматом лесу.И все островерхие крышиКачаются на весу.И над городом — тысячи зданийВзнуздали крутой разбег.Подымает каменное молчаньеНовый каменный век.

Ленин («Весь мир, как лист бумаги, наискось…»)

Весь мир, как лист бумаги, наискосьЭто имя тяжелое — Ленин — прожгло.Желтый ожог и пламя ласкается

И жаром лижет безбровый лоб.Глаз монгольских не прорезь, а просека —Шрам и зрачки — ятаган татарвы.Овраги и рвы и ветер проситсяПод ноги лечь на болячки травы.Прищурь глаза, мой пращур. ВытопчиКопытами безлесые солончаки.В праще — прощенье. Ты без запала выучилЛомать князей удельных утлые полки.А над степями тяжелых хлопьев хлопотыИ сквозь метель, над Каспием — заря.И будит великолепным топотомВека — твой доисторический октябрь.Так медленно над мертвой пасекойВстает весна и оживают мхи.Не сын, а только пасынок, я только пасынок,Я слушаю, как третьи прокричали петухи.

«Вот он, покой берложьей тишины…»[18]