Читаем Стикс полностью

Автоматические двери беззвучно распахнулись. Ещё ничего не сделав, но так и не придя к какому-либо решению, художник замер на пороге. Он стоял и потерянно смотрел на ярко освещенный зал, пока чей-то грубый голос не окликнул:

– Эй, парень, ты либо заходи, либо вали отсюда! Хорош людей морозить!

Стикс автоматически сделал шаг внутрь, потом другой. Словно не имея никакого отношения к своим ногам, художник будто со стороны видел как удивительно похожий на него парень входит в супермаркет. Двери за его спиной сомкнулись с тихим механическим звуком, но второй Стикс никуда не исчез. Он поднял взгляд на двойника, всё больше убеждаясь в нереальности происходящего. Ни у кого в этом городе больше не было таких ярких тёмно-синих глаз. Художник неуверенно поднял руку, протянул навстречу самому себе и вздрогнул, наткнувшись на холодную поверхность необычно чистого зеркала.

– Только сегодня сменили, – расхохотался толстяк охранник. – Ещё ни один уебан не загадил.

Стикс неуверенно рассмеялся в ответ. В городе и правда сложно было найти хоть одно не разбитое и не разрисованное похабщиной зеркало. Даже дома единственное зеркало пересекала огромная трещина, а сальные отпечатки навсегда оттенили когда-то блестящую поверхность. Настоящее, чистое, новое зеркало путало мысли, вводило в заблуждение, не давало никаких подсказок о нереальности отражения. Как жаль, что оно проживет таким совсем недолго.

– Слышь, ты обгашенный, что ли? Я, конечно, всё понимаю, но сколько можно торчать тут, будто в музей, а не в магаз припёрся?

– Простите, – Стикс с трудом заставил себя прекратить пялиться в отражение. Зеркальный двойник всё больше казался ему реальным, более реальным, чем всё вокруг.

Словно в бреду, художник двинулся по длинной линии между полками с товарами, дошел до конфет и остановился. Если он возьмёт одну или две, никто и не заметит пропажи. Наверняка это заложено в стоимость остальных конфет, наверняка всё посчитано. Или, из-за того, что в городе регулярно воруют, за всё ворованное будет отвечать этот охранник? А если поймают, то кто будет ухаживать за его бедной матерью, пока он будет сидеть? Отец не будет этим заниматься. Он, хорошо, если принесет Анастасии стакан воды.

Стикс протянул руку к стеллажу, сжал в кулаке несколько конфет. Может если он подойдёт к охраннику и вежливо попросит, ему не откажут? Не обязательно ведь воровать. Люди не должны страдать от того, что у него нет денег. Но ведь тогда им точно придется платить, а если пропажу не обнаружат…

Свет в зале погас, и художник вздрогнул, выронив конфеты.

Сквозь распахнутые двери из тьмы в магазин ворвалась метель. Белые хлопья, первые в этом году, показались Стиксу дурным знамением. Он тупо стоял и пялился на летящий снег и темноту снаружи. Небеса устали терпеть его присутствие на земле. Это знак, точно знак. Вот и полы уже окрасились багряным, предвещая беду. Художник задохнулся от жуткой вони разлагающихся тел, закрыл лицо рукой.

– Слышь, долбоеб, ты либо покупаешь, либо валишь нахуй. Здесь тебе не приют для бездомных, наркоман сраный.

– Простите.

Так ничего и не взяв, Стикс поспешил прочь из магазина в чёрно-белое марево. Он должен скорее идти к своей матери. Быстрее, бегом, даже если ледяной ветер не даёт вдохнуть и прожигает тело до костей. Мокрый снег облепил лицо, кружевные льдинки лезли в глаза, в нос, в рот. В безлунную ночь городские здания казались чудовищами, склонившимися над своей добычей. Ещё никогда в городе не было так темно.

Художник споткнулся и упал. Кажется, сбил ладони, но умудрился уберечь костюм. Как глупо. Зачем ему теперь этот костюм, когда мир буквально рушится?

Непонятно каким чудом, ноги сами привели к нужному дому. Ещё несколько падений по дороге сделали Стикса похожим на члена итальянской мафии сразу после крупной разборки. Весь измазанный грязью, в синяках, крови и дорогом костюме не по размеру, он стоял у кованых решёток соседского окна.

Тот ли это дом? В городе много одинаковых строений, не хотелось бы попасть в чужую квартиру при отключённом свете. И всё же нет иного способа кроме как заглянуть в окно. Свои рисунки на стенах художник узнает даже в полном мраке наощупь.

Решетка громыхнула под его весом. Хорошо, что на ней есть поперечины. По прямым палкам он бы в жизни не забрался. Позже он обязательно извинится перед соседями, которым причинил беспокойство этим грохотом. Вот и подоконник второго этажа. Пальцы нащупали на стене знакомые мазки. Повезло. В кои-то веки повезло.

Стикс попытался бесшумно спрыгнуть на пол, но зацепился за что-то ногой и ввалился внутрь с диким грохотом. Он замер.

Прошла секунда, другая, вечность. Ни слабого голоса матери, ни ругани отца. Наверное, мать просто крепко спит, а тиран ушел за пойлом. Стикс осторожно поднялся на ноги, ощупью прошел вперёд.

Яркий свет хлынул внутрь и прежде чем художник осознал что происходит, кто-то повалил его на пол. Словно включили звук, который до этого отсутствовал, раздались крики:

– Лицом в пол! Лежать, я сказал!

– Я… Ничего не сделал.

– Это следователь разберётся. Пошли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза прочее / Проза / Современная русская и зарубежная проза