Стикс

Стикс вздохнул. Всё дело в удаче, а точнее в ее отсутствии. Именно сейчас, предприняв столь отчаянные шаги ради призрачного шанса, он перестал верить в удачу. Не то чтобы ему когда-либо везло, но была хотя бы надежда. Теперь же гадкое предчувствие надвигающегося фатума стучало в висках, затягивало петлю на шее.

Художник тряхнул головой, поправил волосы, бессмысленно скрывая часть синяков. Мимо пробежал человек, испуганно глянул в тупик.

В рассветный час в городе ненадолго устанавливалась столь редкая тишина. Алкаши, бомжи, наркоманы, насильники и прочие отбросы общества укладывались спать, чтобы продолжить свои грязные дела следующей ночью. Первый утренний свет разгонял их словно вампиров, позволяя добропорядочным гражданам выдвинуться на работу. Или может, уместнее было бы сравнение с оборотнями, ведь многие из ночных ужасов города днем становились самыми обычными работягами. И всё же люди спешили. Перемещались быстрым шагом, стараясь не задерживаться на одном месте, не привлекать внимания, но и не бежать, чтобы не провоцировать агрессию. Такие как Стикс, стоящие на одном месте, пугали. Либо это ловушка, либо там стоит заразный больной. В крайнем случае наркоман, от которого непонятно чего ждать. Художнику не нужно было читать мысли, чтобы точно знать о чем думают окружающие. Он сам так думал, проходя мимо таких проулков.

Жаль. Стикс не хотел пугать людей. Страх – противное чувство, и так пропитавшее этот город насквозь. Отойдя в самую глубь тупика, прижался к стене. Может, хоть так его не будут видеть.

Вчерашний дождь наконец прекратился, но солнце не торопилось выглядывать из-за облаков. Поднявшийся от реки туман смердел химикатами и помоями. Влажные серые стены казались бесконечными потоками рвоты. Стикс закашлялся, сгибаясь к земле. Асфальт словно покачивался, навевая тошноту. Художник попытался вдохнуть поглубже, но лучше не стало.

Он чувствовал себя вампиром, растворяющимся в серых лучах пасмурного неба, феей, погибающей от вони современной промышленности, оборотнем, вместе с желчью, сплевывающим собственный волосатый хвост, пошедший не в то горло. Темный асфальт расцветился грязно-желтым и Стикс подался назад, отползая от своей рвоты. Не хватало еще испачкать костюм. Может, если он сможет подремать немного, станет лучше? Мелко хватая пересохшими губами маслянистый воздух города, со второй попытки засунул папку с рисунками под рубашку, съежился, насколько позволял тонкий пластик, и прикрыл глаза.

Мир окрасился звуками в мутной тьме. С крыши сорвалась капля, по улице прошел какой-то человек. Не Светлана. Она ходит на каблуках. Проехала машина и хлопнула дверь здания. Звук дрожи собственного тела, стук клацающих зубов и зверский холод пластика, прилегающего к голой коже. Тусклый красный свет, пробивающийся сквозь закрытые веки.

Стикс почувствовал как медленно сползает на землю. Он хотел сесть поровнее, устойчивее прислониться к стене, но голова отчаянно закружилась, и под щекой оказалось что-то шершавое и холодное. Уютное, болезненное, расслабляющее.

Кап.

Черная кошка отпрыгнула на пару шагов, недовольно встряхнула шубку и вылизала оскверненное водой место ярко-розовым язычком. Подняв голову, она посмотрела на Стикса. Ее ярко-зеленые глаза заворожили художника своим цветом настолько, что он даже не обратил внимания на мутную серость, скрывшую из поля зрения всё, кроме невероятно четкой кошки.

Медленно и грациозно развернувшись, она пошла вперед, пригласительно взмахнув длинным хвостом, и Стикс без малейших усилий со своей стороны последовал за ней. Они шли по серому клубящемуся мареву, и только серый грязный асфальт оставался неизменным атрибутом реальности.

Художник был уверен, что ни один бог не пожелал бы смотреть на этот город. Наверное, поэтому здесь вечный туман и унылые дожди. Правда, говорят, в прекрасном Питере тоже постоянно идут дожди. Если бы кто-то спросил, Стикс обязательно заявил бы, что в Питере боги лишь украшают город дождями. Там дождь другой. Не серый, но скорее серебристый.

Кошка свернула за угол очередного здания и вошла в приоткрытую железную дверь. Как и всё в этом городе замок, скорее всего, давно был сломан. Чтобы дверь не захлопнулась, кто-то подставил с внутренней стороны швабру и припер всю конструкцию обломком неуместно рыжего кирпича. Из каморки вело несколько уже не столь монументальных дверей, за одной из которых нашлась лестница. Не раздумывая, кошка поднималась вверх со своих подневольным сопровождением.

Разбитые стекла старых дверей, кривые граффити на стенах. Неизменное русское слово из трех букв, рисунки половых органов, обещания трахнуть самых разных женщин и мужчин, обвинения в предательстве, угрозы, проклятья в адрес властей… У Стикса снова закружилась голова. Будто буквы, складываясь в сочащиеся ненавистью слова, напитывали через глаза хрупкое тело и отравляли его, разрушая, как медленный яд.