Читаем Стикс полностью

Долгих пять минут ушло на то, чтобы преодолеть несчастные три метра и оглядеться. Тяжёлые старые шторы почти совсем не пропускали солнечный свет, и темная комната казалась чьей-то пещерой. Завалы мусора создавали дополнительное препятствие на пути к старенькому шкафу, у которого наверняка скрипят петли. На продавленном почти до пола диване лежал страх и ужас, приходящий к Стиксу в ночных кошмарах. Крепко сбитый мужчина со следами давних и чрезмерных возлияний на лице спал на удивление тихо.

Художник в ужасе одернул себя. Где-то в глубине души мелькнула надежда, что тиран наконец-то умер, смешанная с желанием подойти и проверить пульс спящего, чтобы в случае надобности вызвать скорую.

"Я пришел сюда с одной задачей, с ней и уйду."

Сердце бешено колотилось от страха, собственное дыхание казалось слишком громким. В крайнем случае, схватит костюм и убежит. Щуплое тело гораздо быстрее, чем тяжелая туша отца.

То и дело замирая, Стикс все-таки пробрался к шкафу. Потная ладонь легла на круглую ручку. Надо было заскочить на кухню. Вчера тиран наверняка готовил себе еду. Почти наверняка – яичницу, а значит на сковородке осталось хоть сколько-нибудь масла. Можно было бы смазать петли, но… Даже эти несколько метров были кошмаром в вечности, а если отец проснется, ничто не убережёт от расправы.

Зажав рот рукой, Стикс медленно и глубоко вдохнул. Надо приоткрыть шкаф хоть на сколько-то. Чуть-чуть. Только чтобы просунуть руку. Только бы перестать задыхаться от страха. Дверца медленно поползла вперед. Ледяной пот струился по загривку. Еще немного. Художник наконец смог просунуть запястье в небольшую щелку. Пальцы сжали плотную ткань пиджака.

Громовой всхрап. Стикс вздрогнул всем телом и осел на пол. Кажется, этот привычный, но внезапный звук вытянул из него все силы. Сердце забилось где-то у горла, истерично быстро отсчитывая секунды, словно не верило, что будет жить еще хотя бы минуту спустя. Чернота вокруг сгустила краски, лишая тех немногих очертаний, что были видны до этого.

Он не знал, сколько так просидел на полу, пытаясь бороться с окатившим ужасом. Не знал, насколько его тело похоже на окружающий хлам или на бьющегося в агонии обреченного. Спустя, кажется, вечность сумрачные краски и очертания наконец вернулись к захламленной комнате, и художник обнаружил, что, падая, ухитрился сдернуть вешалку с костюмом. Поборов желание вскочить и бежать, Стикс аккуратно свернул костюм, прижал к груди обеими руками и с трудом поднялся на ноги. Голова кружилась будто он выпил не меньше бутылки вина.

Шаг. Другой.

Поскользнувшись на какой-то дряни, Стикс с грохотом растянулся на полу.

– Какого хера?! – Нечего было и надеяться, что отец продолжит спать после такого.

Не дожидаясь пока его схватят и изобьют до потери сознания, художник рванул вверх и вперёд. Он хотел выскочить за дверь, но другого шанса вернуться за рисунками не будет. Проклятье. А ведь мог подумать о том, что всё так выйдет и взять работы заранее.

Направо! Стикс вбежал в комнату матери, схватил папку. За спиной грохнула дверь. Зараза. Один шанс. Несколько прыжков до открытого окна. Ещё один – вниз! На краю восприятия вспышка. И ещё одна, но вполне реальная – от боли.

Кто сказал, что со второго этажа падать нестрашно, явно никогда не пробовал сделать это сам.

Грязная лужа плеснула во все стороны. На секунду Стикс подумал, что сейчас захлебнется в этой мутной воде, но страх – хороший помощник. Тело будто само поднимается на ноги, бежит вперед, скрываясь в вонючих подворотнях.

Спустя неведомо сколько художник наконец упал. Болело всё: сбитые об асфальт босые ноги, лёгкие, колени и ребра. Даже в висках противно пульсировала разогнавшаяся кровь. Стикс лежал на заблеванном асфальте и судорожно вдыхал смрад улицы.

Отец его убьет. Точно убьет. О чем он только думал, когда решился на такое воровство? Он же не может не вернуться домой. Его бедная мать без него долго не проживет. Возможно…

Сердце медленно успокаивалось, усталость окатывала волнами как чудно́е море, зато возможность забраться в собственную квартиру по решетке первого этажа начала казаться не такой уж бредовой. Возможно, не с первой попытки, но получится. Обязано получиться. А сейчас надо найти себе хоть какую-нибудь обувь, иначе Светлана скажет, что он похож на бомжа ещё больше чем в прошлый раз. Может, если хорошо поискать на помойке…

Серые небеса расцветились голубыми разрядами. В отдалении первым ударом апокалиптического колокола прокатился низкий рокот грома.


* * *

Неловко сбитый флакончик духов с грохотом покатился по кафельному полу. Дернувшись от громкого звука, Света наконец смогла натянуть узкое платье на влажную кожу, и замерла у двери. Мерзко принимать подарки от похитителей, но собственная грязная и мокрая одежда не вызывала ничего, кроме отвращения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза прочее / Проза / Современная русская и зарубежная проза