Стилист

– Похоже, наоборот. Он действительно не смог бы купить все четырнадцать кассет, для него это дорого. Он зарабатывает не так уж много, хотя работает и сверхурочно, и по вечерам, и в выходные. Не зря же нам тот мужик сказал, что Миша никому не отказывает, хоть ночью его разбуди. Миша заколачивает бабки, как только может, но законопослушным путем. Деньги нужны для того, чтобы оплачивать свои сексуальные связи. Одежда, подарки партнерам, оплата услуг и так далее. На жизнь остается не так уж много. В квартире у него небогато, и гардероб не роскошный. Не может он купить эти кассеты. А смотреть на актера хочется. Понимаешь? Очень хочется. Может быть, это вообще единственный тип внешности, на который Черкасов реагирует, причем остро, до обморока. Не знаю, Юра, меня сомнения уже до костей изгрызли. Но чем больше я думаю, тем сильнее мне кажется, что это не он.

– Что – не он?

– Не он мальчиков похищал.

– А кто же?

– Откуда я знаю? – Она пожала плечами. – Кто-то другой. Здесь вообще все по-другому, не так, как мы себе представляем.

– Ты уверена?

– Нет. Я ни в чем не уверена и ничего не понимаю. Концы с концами не сходятся.

– Брось, Ася, – уверенно сказал Коротков. – Врет он все, выкручивается. Мы с Колькой его дожмем, вот посмотришь.

– Дай-то бог. Но предчувствие у меня нехорошее.

– Плюнь, – посоветовал он. – Дай лучше что-нибудь поесть, с голоду помираю.

– Печенье хочешь?

– Давай. Только побольше. И кофейку сделай, будь человеком.

Настя включила кипятильник и достала из стола большую круглую коробку с печеньем. Она искренне завидовала оптимизму Короткова, с ужасом понимая, что его оптимизм зиждется исключительно на уверенности в ее, Настиной, безошибочности. Несмотря на то, что ошибалась она так же часто, как и все люди, Юра почему-то свято верил в результаты ее логических умопостроений. Он мгновенно забывал те случаи, когда она ошибалась, зато помнил все ее победы и удачные комбинации. Если Каменская сказала, что маньяк – Черкасов, значит, так оно и есть, а то, что подозреваемый не признается, так это вопрос времени. Поднажмем – расколется, куда денется. И хотя Настя уже сомневалась, Коротков воспринимал это как естественный период нормальных колебаний. Черкасов виновен, и это надо просто доказать.

– Знаешь, о чем я подумала? – задумчиво сказала Настя, подавая ему чашку с горячим кофе. – Если окажется, что Черкасов мальчиков не похищал, надо это использовать. Раз уж журналисты сделали нам такую подлость и вынудили нас его задержать, пусть истинный преступник думает, что мы считаем Черкасова виновным. Может быть, он расслабится и допустит какую-нибудь ошибку.

– Мудро, – согласился Коротков. – Кстати, о журналистах. Ты со Сваловым говорила?

– Нет. Зачем?

– Как это зачем? Пусть объяснит, какого черта он дал информацию этому Липартии. Надо ему мозги вправить, а заодно и ноги оторвать.

– Не надо, Юра, – усмехнулась Настя. – Это бессмысленно. Все равно что объяснять убийце, что убивать нехорошо. Думаешь, убийца сам не знает, что хорошо и что плохо? Знает он прекрасно. Но в момент принятия решения необходимость убить перевешивает желание остаться хорошим и законопослушным. И Свалов отлично знает, что поступил мерзко. Но он сделал то, что сделал, потому что ему так было нужно. И если мы устроим ему разборку с нравоучениями, мы своих проблем этим не решим. Так зачем силы тратить? Все равно он больше в нашей группе не работает, а тот факт, что мы его выперли с треском, его не больно-то волнует. Свою проблему он решил – отвязался от нас.

– А зачем он все-таки это сделал? Ты знаешь?

– Нет, но догадываюсь. Ему наша совместная работа уже поперек горла стояла. Ты видел, на какой машине он ездит? Ты обращал внимание, сколько времени он разговаривает по своему сотовому телефону и на какие темы? Ему надо деньги зарабатывать, а не каких-то там преступников искать. А мы его загружаем, да еще в выходные дни. Вот он и решил свернуть операцию в темпе, чтобы мы от него отстали. Чем он рискует? Ну, прижмут его к стенке, ну, погрозят пальчиком. Во-первых, он и не признается, а если уж сам Липартия его сдаст, так наш Геночка скроит отчаянную мину и с ужасом в голосе скажет, что напился и, вероятно, проболтался, хотя совершенно этого не помнит. Ну казните, виноват. Простите, ребята, я больше так не буду. Что ему можно сделать? Выговор объявить. Очень страшно, он прямо ночей не спит, так выговора боится. Из розыска выгнать, перевести на другую работу. Так он только счастлив будет, на любой другой работе свободного времени больше. Кого сейчас из розыска выгоняют, когда каждая пара рук на вес золота? Вот то-то.

– Все равно он мерзавец, – упрямо сказал Коротков.

– Конечно, кто же спорит, – вздохнула Настя.

* * *