Сто оттенков Веры

существующего, его внешность и обозначение, а также внутреннюю сущность всего живого и даже… неживого, – с нажимом на последнее слово ответил посетитель. – Меня, как художника, да, художника, – Жозеф привстал, как бы представляясь вторично, – интересуют оба аспекта. И не смогу сразу сказать, который из них – более и в первую очередь.

На мониторе выскочило окошко внутриредакционного чата. Вера краем глаза глянула – заявка на машину: служба…, время подачи…, время возвращения…, подпись руководителя. Вера, кратко извинившись, быстро вывела ее на печать. (Андрей Андреич был старомоден – любил «вещественные доказательства»: «А то вы там изловчились и в чатике всё исправлять, хулиганьё – потом концов не сыщешь!». Всё-таки его вполне моложавые 67 лет давали себя знать.). Быстро выдернула из принтера лист, чиркнула входящий номер, вложила в папку, папку – на свое место, в стеллаже сбоку.

– Ни одного лишнего движения! – зачем-то восхитился посетитель.

– По-моему, ничего особенного, обычная секретарская работа.

– А вы не замечали, уважаемая, какими бестолковыми – даже в сущих мелочах! – бывают

иные секретари? Сколько совершается ими ненужных перемещений по офису, как теряют они драгоценные минуты и часы? Сколь бесцельны порой их действия, и как долго и коряво делают они то, что вы, например, можете выполнить лаконично и изящно?

– Не знаю, у меня нет времени наблюдать за рабочим процессом других секретарей. – Вера

понимала, что как раз начинает терять своё (и шефа) драгоценное время.

– Нет-нет, прошу вас, не обращайте на меня внимания! Делайте, что запланировали. Ведь вы

превосходно планируете и отлично справляетесь с планами. Умеете одновременно печатать документ (составляя его и попутно редактируя), отмечать нужное в ежедневнике, общаться с начальником, записывая его указания, да еще при всём этом наблюдать за кофемашиной и отвечать на телефонные звонки. Своим голосом, своим удивительным голосом. В нём, позволю себе отметить, – и деловитость, и какая-то даже ласка к пусть и незнакомому человеку, который, однажды вас услышав, захочет слышать снова и снова.

– Вам не кажется, что это уже – перебор? – пока кокетливо спросила Вера. – Мы видимся

впервые, едва ли кто-то из моих знакомых столь подробно описывал вам стиль моей работы, к чему ведут ваши комплименты – не вижу и пока вообще не понимаю истинной цели вашего визита.

– 

Да-да-да, – будто спохватился посетитель. – Вы ведь привыкли, что если кто-то вас хвалит,

значит, ему… что-то от вас нужно? Начиная от вынужденной ответной похвалы – и заканчивая услугой, которая для вас будет обременительна.

Вера смутилась.

В основном, так всё и происходило, и, вероятно, не только у неё одной. Настоящих друзей, которые «просто так» – и восхищаются, и слушают заинтересованно, и радуются успехам, и помогают без лишних просьб – было мало, буквально двое: москвичка Аглая и Копилкин. Фёдор Копилкин, или просто Коп – сорокалетний, чёрно-юмористический, вечно взъерошенный типус, любитель Вериной стряпни и своих – признаться, занятных – монологов, редкого таланта и периодической запойности композитор-минималист. Насочинял Коп тучу музыки, но даже мизерную её часть, кроме вполне нормальной Веры, да двоих-троих получокнутых друзей Копа, мало кто знал и слушал.

Она вернулась мыслями в офис, быстро «пересчитав» тех, кто хвалил бессребреннически.

– М-да. Правы. Не стану возражать.

– Вот! – Жозеф обрадовался. – Еще одна черта сильной личности: уметь признавать

правду, сколь бы горька она ни была. Признавать спокойно и с достоинством.

– Слушайте, мсье! – неожиданно для себя выдала Вера. – Ой…

– Нет-нет, не смущайтесь. Вы опять же совершенно точно, хоть и подсознательно, угадали

во мне потомка французского дворянского рода. Поразительно! Позвольте, мадам, поцеловать вам руку. – Он быстро разогнул своё, будто свинченное из прямых плоских планок тело, подщёлкнул каблуками (упс!) и протянул руку. Вера от неожиданности – и обращения к ней, и этого вполне естественного, без натяжек, жеста, – послушно положила свою руку на ладонь Жозефа. Он приложился коротко. Губы оказались сухими и прохладными. «Приятно…» – успела подумать она. Он распрямился.

– А берет-то не сняли, батенька! Кто ж даме руку целует, не снявши головного убора? –

Оба понимающе рассмеялись. На этой «высокой» ноте их и прервал тоже повышенный на четверть тона голос шефа из кабинета. Нет, не раздражение, лишь любопытство: «Что это там – и без меня – происходит?». Дверь к нему в кабинет всегда была чуть приоткрыта, когда там не было посетителей. «Ве-ера-а-а!» – протянул голос.

– Иду-иду, Андрей Андреич! Простите, Жозеф, я на минутку, подождите. – И Вера

зашла в кабинет.

Минут через семь (чувство времени – то, что в ней особо ценил шеф) вернулась.

Никого.

Пусто.

Стул для посетителей у её стола придвинут на место. Ни звука не доносилось, пока она была в кабинете (обычно всегда прислушивалась – кто там перемещается), обычно «громкая» дверь не хлопала. На столе лежал жёлтый диск.