Сто оттенков Веры

«Не стойте у края платформы» – это они механическими голосами всегда говорят. А где же стоять-то? – если поезд подходит к ее краю. Она тогда что-то почувствовала, спиной, лопатками, пространством между ними – и оглянулась. Никогда раньше этого не делала. Но, похоже, что теперь как раз станет делать. Как заведённая.

Оглянулась.

Увидела эти глаза. Потом уже – коричневый плащ, жидкие волосы без цвета, поднимающиеся – почти незаметно – руки, которым явно хочется толкнуть! Её, Веру. Двумя жуткими сероватыми руками.

Её, невысокую, с отличной осанкой, манкую брюнетку (несколько седых волосков на висках она всегда вовремя закрашивала), со свежей стрижкой-каре, зеленоглазую («У тебя глаза – табачного цвета и словно дымные: посмотреть в них – как крепкой сигарой затянуться», – так витиевато когда-то влюблённый Коп выразился). Её, Веру Крошлую – тридцати трёх лет, стройную, всегда стильно одетую женщину. В этот раз – в тёмно-зелёный кожаный френч, псевдожокейские чёрные сапожки на низком каблуке с традиционной рыжей полосой по верху голенища и замшевые перчатки горчичного цвета. Никаких платочков, шарфиков, косыночек на шее: высокий ворот тонкого свитера цвета бурых оливок.

А этот – шёл на неё, прямо на неё. Вера это точно поняла, потому что боковым зрением видела, что больше никто не оглянулся, а глаза мужика смотрели прямо в её зрачки.

Она тогда молниеносно отпрыгнула – как ей показалось, стремительно, ловко и далеко. Мужик прошёл, как ни в чём не бывало. Чуть задел полой длинного расстёгнутого плаща – по лодыжке. То есть она вовсе не отпрыгнула, а коротко отшагнула влево. Даже не на целый шаг. Никто ничего не заметил.

Взгляд мужика ушёл – вместе с ним – за Верину голову, совершенно безадресно.

«Адреналин, вау!» – обязательно сказала бы Аглая, тётушка Веры, москвичка, красавица, которой никак не дашь её 45 (даже учитывая присказку о «ягодке опять»), с княжеской породистостью, изящнейшими ручками, умной, красиво поседевшей головой и парадоксальным – в ней – современно-молодёжным юмором. Причём, без искусственности – во всём этом. Таковое сочетание встречается редко. Может, потому они и были так доверительны и близки, что не виделись часто? Хорошо думали, прежде чем написать или позвонить друг другу («поВацапаться» – как они это называли). В редкие же приезды её в Питер (и в ещё более редкие Веры – в Москву) не могли наговориться, нагуляться, наслушаться каких-то невероятных концертов, без труда попадая на закрытые показы и сверхмодные вечеринки (с которых шумно возвращались, будя Глашиного сына, Никиту: студента, спортсмена и красавца – в маму). А уж для посиделок на свежем воздухе летом находили такие места в обеих столицах, до которых Вера в Питере, а Аглая в Москве никогда бы в одиночку не добрались. Просто не нашли бы.

А вот о мужике Вера не стала ей рассказывать.

Почему-то…

Фу-ф-ф!

Она тряхнула головой, волосы разлетелись и снова ровненько улеглись, недавно и очень хорошо (читай – дорого) подстриженные. Мужик-недоубийца ушёл из головы. С платформы. Из вестибюля станции. Следующая станция – «Площадь Восстания». Восстания!

…

…Зима была, кажется. Но морозов так и не дождались. Стояло какое-то межсезонье (а для неё – безвременье): ни заморозков, ни оттепелей, ни настоящего снега. Хотя именно сейчас снег шёл. В окно своей кухни Вере был виден небольшой дворик с парой фонарей, ничего толком не освещающих, кроме собственных столбов. В этих конусах молочного света снег тихо кружился, не падая, а пребывая во взвешенном состоянии: почти полное безветрие. Полузаметённая дорожка чьих-то следов (от угла дома к парадной, а может, и наоборот – не различить).

Да, надо бы спать – пока не накрывает второй волной (а за ней могут прийти ещё и ещё – непредсказуемо, неостановимо – как сухой кашель, сотрясающий тело) того, от чего невозможно избавиться, не наговорив на диктофон, не настучав на стареньком ASUSе, не – хотя бы – выкрикнув общим звуком невыносимости в пустоту идеально прибранной квартиры.

Что он там сказал? «Ничем помочь не могу». И еще, профессионально: «Сожалею». И в брови грусть добавил. Потому как в глазах – её и так предостаточно. А так – серьёзный и умный. Маленький и живой, как подросток, только седой. Хотя… Ей было трудновато судить об этом «бывш.психоаналитике», как она его про себя назвала. Два его медицинских образования закончились – на момент их встречи – получением третьего, экономического.

– Отчего же вы бросили и психиатрию, и психоанализ?

– Оттого, голубушка, оттого…

– Что? Не станете отвечать?

– Нет, не стану. На что вам? – грустно протянул Леонид Артемьевич и снова приложился к

рюмке коньяку.

«Значит, и он не поможет», – спокойно подумалось. – «Справляйтесь, голубушка, сами – со своими мыслями и фантазиями». (Вера предпочитала называть их «фантазмами»: были они порой витиеваты и пугающи!)

…

Клик – она открыла Word, клик – папка «сисТема».

Еще клик – создала новый файл.