Сто оттенков Веры

###

«Ты всё так же учтива и обходительна, отвечаешь на все вопросы стандартно и спокойно, пока “прибиваясь” мозгом к уже – для тебя – исчезающему поведенческому шаблону. Ты начинаешь видеть их (обычное, стало быть, окружение) насквозь. Но это тебе удается только после того, как сама себя ты просветила весьма болезненным рентгенчиком правды. После самовскрытия и самостоятельного – вручную! – выволакивания собственных душевных “внутренностей” на свет.

Они были странных цветов. Чаще чёрного. (Но белый оставался постоянным “фоном”.)

Из непривычного материала сделаны. Преобладали телячья и свиная кожа, по-разному выделанная: от нежной замши, нарезанной на узкие полоски, через крепенькую, как на мягких ремнях, и похожую на нубук, – к суровой аки правда сыромяти. Из кожи были спроворены длинные витые кнуты, от одного взгляда на которые ты холодела.

А уж предназначены, казалось бы, вовсе непонятно для чего. Тем не менее, ты весь набор осматриваешь и виртуально крутишь в пальцах, осторожно пугаясь: не держала такого раньше! Ты принюхиваешься к этим предметам, сгибаешь и дёргаешь, пробуешь на “жестокость” – о собственное бедро или ладонь, и пытаешься понять: как именно замахиваться, и куда должен прийтись удар».

Вера нажала «сохранить», потянулась, потёрла глаза.

Потом выключила комп, настольную лампу. Телефон – нет. Может позвонить, извинившись за неприход, недавняя беспечная знакомица Серафима и занять ее ухо, без мозга, бла-бла-блательством, ныне, правда, весьма бла-бла-благотворно влияющим на Веру. Стрекоча и плывя, перепрыгивая и ахая эмоциями, описывая происшествия, сыпля мемами, роняя что-то презрительное об очередном хайпе, и лишь иногда вопрошая и помалкивая, Сима создавала подобие выныривания из Вериной VR. «Что за нах?! Ну, и при чем тут её сын, старшеклассник Иван, его увлечения, а также Симины родители, какие-то неизвестные мне её приятели и прочее кирикуку?..», – думала порой с досадой Вера. А тем временем симпатичная Сима (тридцать шесть лет, короткая тёмно-золотистая стрижка, задорное личико: «ладная, милая, славная», как сказали бы многие) – то разливалась, то шептала «тайное». «Ну что за радость о такой чепухе – ей толковать, а мне слушать?» – укоряла себя Вера, слушая и слушая дальше – но не слыша, не вникая в «общие места», всё больше отдаляясь и глубже стыдясь.

…

Ирреальность мысли иногда становилась сущим реалом.

Наговариваемое Верой на диктофон или нащёлканное на компе, казалось, сразу же передаётся тому, для которого всё это предназначалось. Нет, у него не было ни имени, ни возраста, ни облика. Но это было так же просто, как написать пальцем по запотевшему стеклу – а некто стоял бы по другую сторону этого стекла и читал, не заботясь перевёртыванием зеркального текста, улыбался, покачивал головой, хмурился порой…

Но как она могла всё это объяснить Леониду Артемьевичу?

Их беседы были, увы, непристальными, и она чувствовала это. Хорошо понимала, что «коль не оплачено – извиняйте, а по знакомству – уж послушаю». Познакомились по случаю: психоаналитика привел Верин бойфренд, которому провалившиеся, с сухим блеском Верины глаза имели случай перестать нравиться. Да, она их, своих boyfriends, в последние пару лет только так и величала – никаких «любимых, дорогих, милых, единственных». «Любовь-морковь-страсть-ужасть» за это же время куда-то испарились. Очистив при этом необъятное поле ровным улыбкам, почти нейтральному сексу и фразе «давай-ка разбежимся друзьями», которую Вера произносила с едва скрываемым облегчением примерно раз в полгода.

«Верой без правды» служила она своим мол.челам, только теперь осознав причину. А причина была в уловках.

В какой-то момент они стали ей слишком заметны, а после – и обидно очевидны. Она возненавидела уловки. Собственные и противоположного пола. В одночасье сделалась неинтересной игра, не только правила, но и результат которой ей были известны с самого начала.

Почти по-бродски, «ставя босую ногу на красный мрамор», казалось бы, восхитительного начала, она быстро попадала в пристально гниющее болотце, ярко усаженное обманчиво-мягкими зелёными кочками, над которыми вились мушки привычных (и уже – с привычным их разнообразием) уловок.

Вот эта кусачая малютка собирается вызвать у Веры укол ревности – и сейчас повернётся спиной, демонстративно воркуя с тем, кто только что беседовал с Верой.

Вот сейчас он (или она – абсолютно неважно) сделает замечание кому-то третьему – и тут же, со значением, пристально, поглядит Вере в глаза: «Замечаешь, как я поддерживаю тебя, как мне важно твоё одобрение?»

А вот и сама Вера закинет руки за голову и потянется, через пару секунд поняв, для чего: а чтобы показать, как соблазнительны обводы ее груди, или расхохочется, повернувшись к незнакомцу именно в профиль: хорош и он, и длинная изящная шея, и нежные косточки ключиц, выступающие в небольшом, но продуманном вырезе.