Сто сорок писем Василия Белова

В связи со всем вышесказанным журнал «Наш современник» выдвигает М.А. Полетову в число кандидатов на соискание Всероссийской премии имени Николая Рубцова «Звезда полей». И, вообще, нам кажется, что в юбилейном году следует увеличить количество этих популярных премий, что будет способствовать значительности и авторитету нашего общего литературного праздника».

В библиотеке Белова я видел книгу Полетовой. Она была заметно потрепана. На мой грубый вопрос, сколько в ней правды о Рубцове, Василий Иванович без раздумий ответил: «Стоящая книга». В отличие от биографической книги Николая Коняева к этой он относился с большим уважением.

Осторожно Белов относился и к литературному критику Валентину Курбатову. Ругать не ругал, публично не нападал, но в дружеский круг общения не допускал. Одно время они встречались, общались, и вдруг – стоп-кран, стена, ссора… Причем барьер для близких отношений поставил не Курбатов, а Белов. Я не присутствовал при той последней беседе двух больших русских подвижников, но не раз говорил Василию Ивановичу, что Курбатов один из немногих критиков, кто активно и талантливо пробивает дорогу читателям к книгам писателей-патриотов, любит вместе с этими писателями русский народ, ему, как и им, не безразлична его историческая судьба и богатства его духовной культуры.

Я обращал внимание Василия Ивановича как на неповторимую даровитость каждого из них, так и на полезность восстановления общения. Но он был непреклонен. Обычная горячность характера, упрямство, субъективность в оценках тут вовсе не играли никакой роли. Просто у Белова были свои представления о допустимом и недопустимом в дружеском общении. Не допускал он неискренности, равнодушия, трусливого замалчивания… Ему ведомо было, на какие пустяковые слова не следует обращать внимание, что можно простить единомышленнику, а что ни в коем разе.

Вышедший новый роман крупного русского писателя Виктора Астафьева «Прокляты и убиты» вызвал противоречивые оценки не только в среде читателей, но и в стане писателей-патриотов, в том числе у Белова, Распутина, Бондарева, Куняева, Крупина. Говорить за всех нельзя… Но с Беловым у нас был разговор о том, что ему в романе Астафьева не по душе. Он отвечал со свойственной ему прямотой: «Писатель не имеет права допускать в книге мат и вымысел, направленный на очернение нашей истории…». Здесь упор был сделан на слово «очернение». Для Белова, как и для Распутина, недопустимо было очернение святой Победы русского и других народов Советского Союза в битве с фашистами. По их мнению, Астафьев перешагнул допустимые здесь границы.

И тут есть над чем задуматься. Тот же Астафьев простил критику за исторический вымысел своим близким друзьям кинооператору Заболоцкому и главному художнику издательства «Советский писатель», фронтовику-артиллеристу Евгению Федоровичу Капустину, у которых всегда ночевал во время приезда в Москву. Простил он строгие внушения за необоснованные нападки на легендарного маршала Жукова и своему однополчанину Коноваленко, тому, кто спас ему жизнь, вытащил из реки во время бомбежки, и к кому он приезжал в гости на Алтай после войны… А навещал он его дважды из благодарности за спасенную жизнь. Тогда с Астафьевым ездил к нему Анатолий Заболоцкий. И вот он рассказывал мне в подробностях, как фронтовик-спаситель крепко наезжал, просил не трогать Жукова, не увлекаться вымыслом… Астафьев то грустно молчал, то отделывался репликами.

Но стоило то же самое сказать Василию Белову, как Астафьев взорвался, перестал общаться не только с Беловым, но и с Распутиным, использовал свои критические суждения в их адрес в общении с коллегами по перу. Между тем, ни Белов, ни Распутин до публичной критики не опускались. Распутин долго молчал. Даже нашел в себе силы после смерти Астафьева поехать на его могилу и помолиться, попечалиться, что не успел при жизни высказать слова примирения. Белов изредка допускал критику романа Астафьева, не переходя на личности, но на примирение так и не пошел. Может, тут кроется еще одна разность в характерах трех единомышленников, трех великих писателей и друзей – Белова, Распутина и Астафьева. Хотя, по утверждению Анатолия Заболоцкого, беседовавшего перед самой смертью с Астафьевым, тот каялся, что недруги развели его с Беловым и Распутиным, и он горячо жаждал поскорее замириться с ними. Не успел. Помешала смерть.