«Дорогой Василий Иванович!
Мороз ударил ощутимо. Дует со всех щелей. Как завтра буду добираться до Москвы – не знаю… Если бы не сессия, то в такую холодрыгу не поехал бы никуда.
Хотя сегодня жуткий мороз у нас, а я ездил в гости в Ярославль к художнику Олегу Павловичу Отрошко. Оказывается, он Вас хорошо знает, высоко ценит Ваше творчество. И лет тридцать назад, когда он жил и работал не в Ярославле, а в Череповце, он вместе с Вами и Николаем Рубцовым сидел в Вологде на стадионе и болел за футболистов… Стадион находился рядом с Союзом художников. Так он рассказывал мне. В Кремле у него была тогда в эти дни выставка. Он дружил с Николаем Рубцовым. Кроме Вас и Рубцова, вместе с Олегом на стадионе были критик Эдемский и художник Валентин Малыгин. Тоже друзья Отрошко. По его словам, именно Малыгин и снимал с Рубцова посмертную маску. Олег Павлович хорошо помнит ту встречу, и когда гол был забит вашим землякам, Вы, говорит он, очень сокрушались и ругали вашу компанию.
У Отрошко есть уникальные фотографии Николая Рубцова. Хорошие, редкие снимки. Жаль, я не знаю, кто собирает и доносит до истории такие снимки… Может, Вы знаете? Может, музей есть какой?!
Интересно, помните ли Вы такого художника О.П. Отрошко, ту встречу на стадионе и знаете ли художника Малыгина? Напишите, я передам Отрошко. А пока он просил меня подарить Вам его каталоги.
…У меня в кабинете на книжной полке расположился Ваш акварельный этюд. Любуюсь им и хвалю Вас. Рисуйте и дальше. Живописуйте природу. Очень благодарен Вам за книгу «Невозвратные годы». Мы с Галей читаем ее вслух. Сколько интересного было в Вашей жизни! Сколько Вы помните!
Дай Бог Вам здоровья! Поклон Ольге Сергеевне.
Всегда рад Вашим теплым письмам. Не забывайте нас, пишите. Надеюсь, журнал с моим очерком Вы получили. Обнимаю.
Всего Вам самого доброго. Искренне Ваш Анатолий Грешневиков».
Письмо сто седьмое
Дата получения письма – 22 марта 2006 года. Оно написано от руки и впервые карандашом. С трудом разобрал предложения, потому что стержень у карандаша оказался нетвердым, блеклые слова терялись на белом листе бумаги.