Сто сорок писем Василия Белова

«После того как человек убил сорок тысяч китов, в океане увеличилось количество криля, которым питались киты. Этого криля стала охотно поедать сайда. И так как сайда более активна, более сильна, чем сельдь, то, естественно, стадо сайды резко возросло, а стадо сельди стало уменьшаться. Между тем, морские котики питаются в основном сельдью. Сайда не всегда идет на пользу котикам, она дольше переваривается и т. д. Поедая сельдь, морской котик лучше ее переваривает и потому быстро набирает свой вес. У сельди, кроме котиков, есть еще враги – и лосось, который любит лакомиться ею, и разливы нефти, происходящие часто при крушении танкеров. Таким образом, наличие сельди стало определяющим фактором для существования морских котиков. С исчезновением сельди стал исчезать морской котик. А началось все с истребления китов!».

Предложение Белова издать книгу не в регионе, а в столице, и не в мягкой обложке, а в твердой нашло свое воплощение. В этом же году она вышла вместе с другими очерками в защиту природы под общим названием «Эра экологического апокалипсиса».

Идея продвинуть пьесу «Князь Александр Невский» в московские театры или в Волковский театр в Ярославле так и осталась не осуществленной. Зарубали пьесу по разным причинам, одним театральным режиссерам не нравился сложный и якобы запутанный сюжет, другие обвиняли автора в неактуальности произведения. Не звучали в ходе закрытых обсуждений лишь конкретные замечания. Их и не могло быть. Автор выписал пьесу с точной исторической достоверностью. Академики признавали правду и значимость событий. А режиссеры и эксперты пьесу отвергали. Почему Белов ругал критиков-евреев? Да потому, что при гласном или негласном голосовании – судьбу произведения решали они. Как правило, русский критик признавал пьесу достойной постановки. Так было в Санкт-Петербурге, где пьесу поставили. Критик-еврей называл пьесу плохой. В московских театрах политику и репертуар определяет то большинство, что принадлежит еврейскому либеральному экспертному сообществу. Чтобы понять, как это сообщество бесцеремонно и безнаказанно травит и запрещает творчество любого большого мастера искусства, продолжателя русских классических традиций, достаточно прочесть книгу великого русского композитора Георгия Свиридова «Музыка как судьба». Он испытал эти гонения критиков-евреев на себе.

Белов страдал под натиском незаслуженной травли больше, чем Свиридов, но он и сопротивлялся крепче, настойчивее. Дошел однажды до Швыдкого и высказал ему все, о чем кипела душа. Довелось тогда и мне поговорить на эту больную тему с Михаилом Ефимовичем Швыдким.

– Почему у вас бездарный автор Сорокин удостоен сцены Большого театра, а для пьесы талантливейшего Белова двери московских театров закрыты? – спросил я его в фойе Государственной Думы, предварительно посвятив в проблему.

– Я не читал пьесы Белова, – ответил Швыдкой. – Но, мне думается, вы ошибаетесь. Сорокин – талантливый писатель, и я читал его произведения, а Белов кроме «Привычного дела» ничего заслуживающего внимания не написал.

– А роман «Кануны», а «Лад»? – возмутился я.

– Да, вроде еще «Лад», – смущенно поправился Швыдкой.

– Ошибаетесь вы, Михаил Ефимович! – повысил голос я. – Ваш Сорокин мизинца Белова не стоит. Не дал Бог ему таланта. Есть покровители, потому есть книги, постановки, шум вокруг него. А Белова народ читает, несмотря на все ваши и ваших критиков препоны и запреты.

– У нас с вами разные взгляды, разные оценки…

Это был не последний наш спор. Швыдкого я не раз пытал своими вопросами, донимал депутатскими запросами и предложениями. Но из того разговора я сделал важный вывод: для таких, как Швыдкой, не существовало понятия «талантливый» или «не талантливый», он жил со своими критиками по принципу «свой» и «не свой». Белов был им чужой, а Владимир Сорокин – свой. Отсюда следовал и другой вывод: Белов ругал критиков-евреев не потому что они были другой национальности, а за их русофобскую политику. А вот швыдкие гнобили и запрещали таких, как Белов и Свиридов, исходя из их национальной принадлежности, мстили за то, что они служили русской традиционной культуре.

Следующая моя стычка со Швыдким произошла из-за гонений на известного русского композитора и балалаечника Юрия Клепалова. Его, заслуженного артиста России, коллеги по творчеству выдвинули на государственную награду. Комиссия Швыдкого в Министерстве культуры России проголосовала против Клепалова, отказала в поддержке в то время, когда со многих концертных площадок, в радиоэфире, в звукозаписях музыкальных центров звучала популярная песня на его мелодию «Православные».

– Михаил Ефимович, что у вас там за комиссия такая гениальная, если Зыкина, Пахмутова, Петрова, даже Кобзон считают, что Клепалов Юрий Михайлович достоин награды, ходатайствовали об этом, а члены вашей комиссии выступили «против»?

– Я не могу влиять на членов комиссии, – заворчал знакомо Швыдкой.

– А я не про давление на ваших коллег и друзей говорю, я про то, что это за гении у вас такие, что авторитет великой Зыкиной для них ничто?