Сто сорок писем Василия Белова

– А что Зыкина?… У Зыкиной свое мнение, у членов комиссии – свое.

Опять попался Швыдкой. Признался нехотя, что делит людей искусства на «своих» и «не своих». Хрипит на сцене какой-нибудь безголосый Шафутинский или Буйнов. Но им и звание положено, и медали, и телеэфир тоже, потому что они «свои», а вот Клепалов с его народными мелодиями, увы, не свой, ему ничего не положено.

Такая негосударственная позиция, а говоря проще, подленькая и вредная, подвела меня к мысли, что Белов и тут прав, когда в предыдущем письме писал, что «везде сидят стражи Швыдкого». Он имел в виду, что Швыдкой посадил в министерскую комиссию своих людей, и они изображают из себя умных экспертов, коим позволено зарубать, выносить вердикт великим русским деятелям культуры. Политику «не пущать» русских патриотов на телевидение и вообще до народа исповедовали потом и комиссии других министерств. А вдруг Беловы и Клепаловы заставят народ любить свою Родину, продолжать традиции дедов и прадедов, передадут их культурные и духовные традиции своим детям и внукам?!

Много сил и здоровья Белов потратил на борьбу с тупоголовыми «стражами Швыдкого». Случались поражения, были и победы.

Но критик он был все же честный, безупречный, ответственный и в то же время очень суровый. Не жалел никого, ни друзей, ни врагов. Для него до конца жизни оставался важным один критерий оценки произведения – талантливое или не талантливое. Отсюда следуют и его редкие похвалы в адрес пишущей и сочиняющей братии. Дождаться доброго отзыва жаждали многие, присылали книги, заваливали квартиру письмами, ловили на читательских встречах, прикладывали ходатайства и хвалебные письма других маститых авторов. Лишь бы заполучить мнение Белова.

Мне довелось встретить малоизвестных литераторов, которым Белов находил время ответить и дать их рассказам положительную оценку. Знакомясь с их творчеством, я поражался, как Василий Иванович быстро умел понять и оценить автора. С другой стороны, меня удивляли литераторы: с каким доверием и трепетом они относились к отзыву маститого писателя, как берегли его послания. Через всю жизнь пронесла чувство искренней любви к Василию Ивановичу жительница ярославского поселка Борок, доктор биологических наук Ирина Константиновна Болдина-Ривьер. В поселке работал институт биологии внутренних вод имени Папанина. Я там часто выступал. Дружба с Ириной Константиновной, поддерживающей меня и на выборах, и мое творчество, позволила мне привлечь ее к участию в областном экологическом сборнике «Любитель природы». Белов получал каждый его выпуск. Когда читал статьи Болдиной-Ривьер, то передавал ей привет.

Перед смертью Ирина Константиновна рассказала мне историю о том, как в трудной жизненной ситуации Белов поддержал ее творчество. Если бы не оценил ее ранние рассказы, то вряд ли она написала бы и издала интересные книги как научные, так и краеведческие.

Еще она оставила мне письмо Белова. В нем он 23 сентября 1991 года писал ей: «Здравствуйте Ирина Константиновна! Возвращаю Ваши зарисовки, которые искренни и хорошо читаются. Почему бы Вам не писать их и дальше? Для детей особенно такие миниатюры очень бы подошли… Но с публикациями все нынче перепуталось, и я не знаю, что Вам посоветовать… Желаю здоровья и успеха. Белов».

Похвала скромная. Но окрыляющая, дающая толчок к тому, чтобы писать дальше, издаваться, работать для детей. Ирина Константиновна сказала мне, что маленькие рассказы, посланные Белову, были посвящены жизни редких птиц – орланов-белохвостов.

А вот сестра Василия Ивановича, о которой он упомянул в письме, не удостоилась его поддержки. Слишком строго судил он всех по одному закону: талантливо написано или нет. Поблажки для родственников не делал. Иногда я находил стихи сестры то в газете, то она сама давала их почитать, откладывал их в папку, а при случае начинал читать Василию Ивановичу. Но вместо гордости за даровитую родственницу встречал мгновенный отпор. Мои возражения, похвальбы, теплые отзывы, предложения об издании книжки оставались гласом вопиющего в пустыне.

Письмо сорок второе

Анатолий Николаевич, Галя!

Приветствую обоих и поклон всем.

Чтобы не забыть (перед закордонным вояжем об этом злополучном письме), высылаю его вам (я хотел его сжечь, но потом подумал, что вдруг оно понадобится? Для дела. Знаете, как учат кошек, которые паскудят в неположенных местах: тычут носами в их же дерьмо.