Сторрам

– Например? – жёстко спросил Гаор.

– Не то, что ты думаешь, информацию. Мне, пока я пишу и считаю, рассказывают. И сначала все охранники, а им как раз сейчас надо сдавать декларации, говорили, как пехтуру опасно доводить до крайности, и что жидка спецура против пехтуры. Понимаешь, о чём речь? А потом замолчали, будто им выключатель повернули. И мне стало не по-хорошему интересно. И я попросил об ответных услугах. Кто и за сколько это сделал, ни тебе, ни ещё кому знать незачем, но я посмотрел регистрационный журнал и твою карту. А кое-что я и раньше знал.

Он говорил, обращаясь только к Гаору, будто никого больше рядом не было, и остальные слушали их разговор, не вмешиваясь, и, кажется, даже дышать перестали.

– Рабское ведомство проверяет содержание и использование рабов. Обычно раз в год. У каждого владельца живого имущества, то есть рабов, есть карты на всех рабов. Обычно, это выписка из основной регистрационной карты, вручается при покупке и является документом на право владения. И есть регистрационный журнал, куда записываются самые крупные и опасные проступки раба и соответственно наказания. Понял?

– Содержание и использование на усмотрение владельца, – возразил Гаор.

– Верно, – усмехнулся Ворон, – но есть общие правила. Запрет на бритьё и обязательно открытая шея, чтобы был виден ошейник, например. Хозяин может одевать тебя в шёлк и бархат, но твой ошейник при этом должен быть виден, морда небрита, а волосы не закрывают глаза и шею. И должны быть свои, уже придуманные самим хозяином правила и запреты, и за их нарушения тебя должны наказывать. Должны, понимаешь? Но без членовредительства. Потому что умышленно необоснованная порча раба слишком рано приводит к его утилизации, а ведомству это невыгодно, оно имеет свой процент с каждой продажи. Ему невыгодно, чтобы мы дешевели. Как попустительство, так и необоснованная порча штрафуются, вплоть до конфискации нерационально используемого имущества. А использование записывается в карту. Здесь, да, простора больше, я бухгалтер, а был и грузчиком, и… много чего было, но посадить тебя за руль, если в твоей карте не отмечено, что тебя можно так использовать, нельзя. Ты обучишь Махотку, и в его карте сделают соответствующую запись, цена Махотки поднимется, поэтому практическим знаниям учить можно. Но по хозяйскому приказу. Махотку дали тебе в подручные, значит, разрешили учить. Салагу учат на кладовщика. Ещё или понял? А за тобой особый присмотр. Потому что ты на выплате. И хозяин, если тебя убьют или покалечат по его недосмотру, отвечает. Поэтому ты и получил «ящик» вместо пули. И в журнале это так отмечено: «за выход в запретную зону».

– И что? – спросил Юрила, – каждая порка так отмечается?

– Не каждая, – пожал плечами Ворон, – но что-то наверняка. Если никого ни за что не наказывают, значит, хозяин не следит за рабами и попустительствует им. Теперь вот ещё. В этом году проверки ещё не было. Когда она будет, будут нас о чём спрашивать или просто просмотрят документы и пройдутся по спальням, я не знаю и узнать не могу. Это надо напрямую даже не с Гархемом, а со Сторрамом говорить. А я почему-то ещё хочу жить. Но ждать можно и нужно всего. – Ворон оглядел всех чёрными блестящими сейчас как зеркало на административном корпусе глазами, – они могут всё. Я такое видел и знаю, что все бомбёжки и танки, и что ты ещё там орал, это так… детские игры на лужайке. А смерть будет не наказанием, а благом, спасением от мук, – и снова в упор на Гаора. – Ты, фронтовик, шибко храбрый и хочешь геройствовать, хрен с тобой, аггелы в подмогу, валяй, но один, понял? Не тяни за собой остальных. Я, что знал, сказал, а дальше сами решайте.

Ворон резко повернулся, дёрнул засов и вышел из кладовки, оставив их одних. Наступило долгое молчание. Они стояли, избегая смотреть друг на друга. Первым не выдержал Старший.

– Что будем делать, Мать?

– А ты не знаешь? – ответила вопросом Мать. – Что говорить надоть, нам сказали.

– Это-то понятно, – прогудел Асил, – это мы сделаем.

– Приструню девок, – кивнула Мамушка.

– А ты, Рыжий, – Мать строго посмотрела на Гаора, – тоже язык придержи.

– Понял уже, – хмуро сказал Гаор.

– И кончай Махотку бою учить. Парень глупóй ещё, сорвётся по пустяку, а не дай Судьба, протреплется кто…

– Тогда точно, этот, – кивнул Юрила, – дегфед.

– Если не каждого, – кивнул Мастак.

– Коли все всё поняли, тады пошли, – решила Мать, – отбой скоро.

– А чо непонятно, потом у Ворона расспросим, – сказал Мастак, – что это за хренотень такая, налоги. Рыжий, ты знашь?

Гаор только молча кивнул в ответ.

Ему никто ничего не сказал, но он сам чувствовал себя сейчас виноватым, хотя… всё равно, нет, не мог он устоять, когда Кису убивали, его сестрёнку, первого его родного человека, да, голову он потерял, да, нельзя жить без оглядки, но… но он ещё встретит эту гадину и придавит её, и его уже оттащить не успеют.

Кто что кому сказал, прошло как-то мимо него. Но о том случае теперь молчали. Было, прошло, и поминать незачем. Жить надо, а не поминать, да помнить. Гаор принял эти правила, как принимал остальные.