Сторрам

Он медленно, вынужденно кивнул. Старший также докурил свою сигарету и растёр пальцами остаток в пыль. Посидели молча.

– Устал я, – тихо сказал он.

Старший кивнул, но возразил.

– Быстро ж ты сломался. Твои такими не были.

Он невольно насторожился.

– Это какие такие мои?

– Не говорила тебе матерь твоя? – удивился Старший и сам себе ответил. – Ну да, мальцу страшно говорить, проболтается ишшо по малолетству да глупости. Ты, видно, из курешан, там, говорят, много рыжих было, и гридни все были добрые. Мы-то криушане, нас ещё кривичами звали, мы

кметы, а ты в тех, в материн род пошёл. Их-то и вырезали всех, и мужиков, и парней, кто в бою не полёг. Говорят, и мальцов, кто до стремени головой доставал, тоже, и баб тоже, а девок да девчонок себе в полонянки забрали и по другим, покорившимся родам рóздали, матерь твоя, верно, оттуда род свой ведёт.

Старший говорил, как сам с собой, и он, напряжённо застыв, слушал, не смея дохнуть, чтоб не перебить, чтоб не замолчал Старший. Все непонятные слова, всё потом… Старший покосился на него и усмехнулся, блеснув из-под усов зубами.

– Чего ж не спросишь ничего? Ну, про криушан да волохов ты давно знашь, а про остальное? Не интересно стало?

Его мгновенно обдало ледяной волной страха. Плешак всё-таки проболтался?! Тогда… И будто услышав его, Старший ответил.

– У Плешака держалось что когда? В тот же вечер повинился, что проболтался тебе.

– И что? – глухо спросил он.

– А сам видишь, – пожал плечами Старший и отвернулся.

Он молчал, не зная, что сказать. И Старший опять заговорил сам.

– Горячий ты, нравный

, а нас и так-то мало осталось, что ж сами себя кончать будем, им помогать?

– Это я знаю, – твёрдо кивнул он. – Добровольная смерть – помощь врагу.

– Ну вот, сам всё знашь, а дуришь.

И он рискнул.

– Старший, а какие ещё рода есть?

– У матерей поспрашивай. Родам матери счёт ведут. Они всё знают. Мужиков побьют – новые вырастут, детей побьют или увезут, новые народятся, а матерей побьют – конец роду. Потому он и род, что по рождению счёт идет. Понял?

Он кивнул.

– Голозадые, грят, по крови, ну, по отцу считают, так?

– Так, – согласился он.

– Кровь она тоже, конечно, – задумчиво сказал Старший, – только… на доброй земле и злое семя хороший росток даст.

– Гридни это…?

– Воины. Добрые да умелые. Кметы это вот, взяли с поля и в бой поставили. Он бы и рад, а не то, не по нему это дело. Замах есть, а удара хорошего нет. А ты гридин, и по роду, и по выучке.

– Добрый воин, – повторил он, пытаясь не так понять, как принять новое непривычное словосочетание.

– Хороший, значит, – объяснил Старший, – ну…

– Я понял. Спасибо, братан.

Старший кивнул.

– Без рода тяжело. Твоего рода матерей ишшо тогда со всеми поубивали, весь род вырезали, я ж говорю, только девчонок да совсем мальцов оставили, вот и имён нет, только поминаем их.

– Ты сказал, ты… – он запнулся, не решаясь произнести вслух.

Старший кивнул.

– Это ты правильно, что сторожишься. А раз побратались мы, мой род всегда тебя примет. Потом посёлки тебе назову, где от моего рода есть. А сейчас пошли. Вона, темно уже.

Он и не заметил, как стало совсем темно, и зажглись прожекторы.

– Стой, – дёрнул он за рукав привставшего Старшего, усаживая его рядом с собой. – Сейчас покажешься, пристрелят. Давай за мной и делай как я.

Пригибаясь, прячась в тени за ограждением, они сбежали вниз. Между входом на лестницу и световым кругом неширокая – на два шага полоса полутени. Оглядевшись и убедившись, что охранников поблизости нет, он сильным толчком выбросил Старшего в световой круг и, переждав, проскочил сам. Толпа уже собиралась у дверей на ужин, и они быстро замешались в общую массу. Их отсутствия будто и не заметил никто…

…Гаор вписал трейлер в поворот, немного уже осталось. Ещё один блокпост, а там по прямой до Аргата и полупериода не будет. Точно укладываются. Как раз доехать, выгрузиться и вечернее построение. А всё же он Гархема переигрывает. Хоть пять долей, да урвёт.

Больше он серую пелену к себе не подпускал, хотя, случалось, подкатывало к горлу, что вроде всё уже, но… ладно, обошлось и ладноть.

– Блокпост, парни.

– Ага.

– Слышим.

Снова привычные, отработанные до мелочей действия. Снова чужие недобрые руки шарят по телу. Гаор уже вполне спокойно и даже искренне не замечает их. Что бы с тобой ни делал враг, тебе это не в укор и не в стыд. А эти в форме, с автоматами, с гладко выбритыми лицами – враги. Тебя убивают, а ты живёшь. Раз выжил, то и победил.

– Вали, волосатик! – и пинок прикладом.

«А пошёл ты…» – привычно отвечает Гаор про себя, забираясь в кабину и убирая выездные карточки и маршрутный лист на место. Дурни форменные, думают его этим пронять. А может и не думают, просто как иначе и не знают.