неожиданности аж в штаны набрызгали, а девки, замечу,
бывалые. Вы спросите, что, собственно, произошло? А вот
что. Только я собрался поднести третью рюмашку, как вдруг
раздался такой трам-тарарам, что я с перепугу мало того, что
все расплескал, надел эту самую рюмашку прямехонько на
кончик своего носа. Но это, как оказалось, было лишь
полбеды. Поворачиваюсь на шум. Матерь божья, это еще
что такое? Прямо в самой середине кабинета, буквально в
паре шагов от меня, пляшет в воздухе синее огненное
облако. Пляшет и неимоверно громко трещит, не только
трещит, а еще и искрит. И старается при том, похоже, во
всю. Это еще что такое, думаю. Только подумал, а уж
облака и след простыл, а на месте его, не приведи боже. В
общем на месте его, облака значит, образина, и такая
образина, что отвратительнее, пожалуй, и не придумать. Ну, что тут прикажешь делать? Короче, я под стол, девки на
стол и с перепугу ноги, как водится, конечно же вверх.
Сослуживец же мой как стоял в полный рост, так в полный
рост и упал задом к верху, лицом, разумеетея вниз. Бери,
мол, меня готовенького, даже не пикну. Принюхался,
- 357 -
значит, образина, затем осмотрелся и, надо отдать ему
должное, не тронул, подлец, никого, даже девок.
Осмотрелся этот самый образина да и говорит. Не поверите, по-русски говорит, при том без малейшего акцента, только
чуток окает. - Не бойтесь, - говорит - товарищи, я к вам
прилетел хотя и с официальным, но дружеским визитом.
Мы, ясное дело, не поверили, видали мы таких. Сослуживец
так тот аж обиделся, чуть было
в драку не полез, хорошо, что вовремя передумал,
не то, черт знает, что бы из этого вышло? Может и не одолел
бы этого образину. Сказал, значит, свою речь образина и,
эдак боком мало-помалу, как говорится, медленно, но верно, двинулся поближе к девкам. Поди ж ты, и его туда же
потянуло. Ну, думаю, уж дудки. Стой, говорю, куда? И
сослуживец мой мне вторит. Не допустим, говорит,
чужеземца, не осрамим, братья, земли русской.
а ведь верно он говорит, нельзя нам образину до девок
допускать. Он вон какой здоровый, куда нам
с ним тягаться, мигом девки разницу учуют. А коль учуют,
то пиши пропало. А ведь и нам хочется, ведь люди же.
Гаркнул, значит, я образине прямо в самое ухо: «Стой,
говорю, идол, не замай. Не тобой посеяно, не тобой и
пожато будет». Остановился образина, как тут не
остановиться, если тебе в самое ухо рявкают. Остановился, значит, он, ухо прочищает, видно заложило. Ухо прочищает, а сам на меня глазами зыркает и так зло, что, мол, не жди от
него ничего хорошего. Сослуживец мой, тот, как увидел,
мигом за мою спину спрятался. Стыдно ему что ли стало за
то, что мы так с образиной поступили, а может и просто
струсил. А я нет, я не таков, я всегда готов грудью встретить
любую опасность. Стоим, значит, мы, я спереди, а
сослуживец мой, как я уже говорил, прямо за мной. Стоим и
глядим, что же будет дальше. Кончил образина зыркать
глазами, да заодно и ухо отпустил, видать полегчало.
Кончил, значит, стоит нос чешет, думает наверно, небось
дело замышляет, и такой наглый вид у него при этом. И
такая меня тут злость взяла, что я не мог
- 357 -
Образина.
этого наглеца не поставить на место. Ариведерчи, говорю я
ему, прямо, с вызовом говорю. Шел бы ты, папаша,
отсюдова, делать тебе здесь нечего. Сказал я это образине и
гляжу ему прямо в его свиные глазки, победоносно гляжу,
знай, мол, скотина, наших. Вы думаете образина напугался?
Или хотя бы понял, о чем я его просил? Куда там. Рявкнул, значит, он на этот раз уже не по-русски и похоже отнюдь не
человеческим голосом. Рявкнул, да и схватил меня за
грудки, а схватив, стал трясти как грушу, да и
приговаривать. Отвечай, мол, прыщ, что тебе известно о
перестройке. Все, беэ утайки, отвечай, а не то изувечу. Как
тряхнул он меня пару раз, понял я, что попал - в настоящий
переплет, и сразу же, язви ее в корень, отчетливая мысль в
мозгу: «Неужто не сдюжу. Ан нет, сдюжил. Собрал я,
значит, все свои силы, собрал, да и говорю. Отпусти, мол,
- 357 -
меня образина, все без утайки поведаю. Отпустил он меня,
выходит поверил. Тут я ему все и выложил, как на духу. Не
поверил образина, снова трясти начал. Раз тряхнул, другой, а я ему все одно. Сдался образина, отступил, да и заплакал, честное слово, заплакал. Плачет образина, и плача
причитает: «О Боже, куда это я попал, горемычный, что же
теперь со мной будет?» А что с тобой будет, говорю,
улетишь обратно и точка. Нет,
говорит образина, мне обратно никак нельзя.
Почему это нельзя, спрашиваю. Я слово дал, отвечает
образина. Подумаешь, говорю я, как дал так
и обратно возьмешь, у нас все так делают. Нет,
у нас такое не принято, говорит образина, и заливается,
бедалага, слезами еще пуще. Жалко нам его стало, не
поверите, шибко жалко. Девки во всю носами хлюпают,
кажись, уже и за платочками в карман полезли. Сослуживец
так тот и вовсе, прямо в ладонь высморкался,
разнервничался видать. Да и я тоже прослезился. Поможем,
думаю, может, что и сможем может и обойдется. Ну,
посовещались, значит, малость, для приличия, и пoрешили
единогласно - будем помогать. Только как помогать, никто
толком не знает.