Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам

В такие моменты разрыв между тем, что видит общество, и тем, что могут сказать политики, не говоря уже о том, чтобы сделать, становился опасно большим. Опрос Ipsos, опубликованный в июле 2016 года, изучал отношение населения к иммиграции. Он показал, как мало людей считают, что иммиграция оказала хорошее влияние на их общество. На вопрос «Как вы считаете, иммиграция в целом оказала положительное или отрицательное влияние на вашу страну?» в каждой стране оказалось чрезвычайно мало людей, считающих, что иммиграция оказала положительное влияние на их страну. Британия демонстрирует сравнительно позитивное отношение: 36 процентов людей заявили, что считают иммиграцию очень или довольно позитивным влиянием на их страну. В то же время только 24 % шведов считают так же, и только 18 % немцев. В Италии, Франции и Бельгии только 10–11 процентов населения считают, что иммиграция оказала даже довольно положительное влияние на их страны.[186]

После такого всплеска миграции, после десятилетий вариаций на одну и ту же тему, как могли европейские правительства рассчитывать на то, что к ним прислушаются, даже когда они с большой силой и решимостью говорили о проблемах иммиграции и интеграции? Помимо того, что для такого правительства, как немецкое, это означало бы отказ от политики, принятой всего несколькими месяцами ранее, существует проблема, связанная с тем, что риторика уже давно иссякла. Она была исчерпана политиками по всей Европе, как правыми, так и левыми — Майклом Говардом и Гордоном Брауном, Мишелем Рокаром и Николя Саркози. Европейцы десятилетиями наблюдали разрыв между риторикой и реальностью — раздутые претензии и одновременную неправдоподобность этих претензий. Они даже слышали риторику «отправить их обратно» — как бы отвратительна она ни была — и понимали, что она не более правдива, чем все остальные утверждения.

В 1992 году к южным берегам Испании стали причаливать нелегальные лодки с мигрантами. Политика правительства заключалась в том, чтобы возвращать марокканцев, незаконно проникших в Испанию, и с правительством Марокко, которое было сравнительно дружелюбным и отзывчивым, все еще сохранялись договоренности. Но правительство в Рабате отказалось принимать обратно всех не марокканцев, отплывших от их берегов. И хотя таких нелегалов можно было задержать в Испании на срок до 40 дней, затем им выдавали документы на высылку, и они должны были покинуть страну в течение еще 30 дней. Как и в предыдущие, так и в последующие годы, подавляющее большинство оставалось, с документами на высылку или без них. Один из репортеров, освещавших эту ситуацию в 1992 году, взял интервью у 19-летнего выходца из Алжира. Куда он направляется? «У меня много родственников во Франции», — ответил он. А как он туда добирается? Конечно, через горы. Он отправил свой паспорт родственникам по почте, чтобы его не конфисковали на сайте. Почти все остальные люди, также временно задержанные испанскими властями, были выходцами из стран Африки к югу от Сахары, и все они говорили, что, как только их освободят из-под стражи, они отправятся на север.[187] Тогда, как и сейчас, испанские и марокканские власти объявили о новых сделках, рамочных программах и решениях. Тогда, как и сейчас, способность многих чиновников со всех сторон закрывать глаза на торговлю людьми, а также решение, что, когда мигранты окажутся в Европе, проще позволить им двигаться дальше на континент, сделали все эти сделки и решения чуть ли не более чем бессмысленными.