Странствия Шута

Он отхлебнул вина. Я спокойно сидел и ждал, пока он ел.

— И мы добрались, — сказал он наконец. — Прилкоп почти не ошибся. Когда мы вошли в порт, его продали на рынке рабов, а я… — голос его затих. — Ох, Фитц. Этот рассказ утомляет меня. Не хочу вспоминать те дни. Это было плохое время. Но Прилкоп нашел кого-то, кто ему поверил, и через несколько дней он вернулся за мной. Они купили меня, довольно дешево, и его покровитель помог нам завершить наше путешествие в Клеррес, в нашу школу.

Он потягивал вино. Я задумался об разрыве в его истории. Тогда случилось что-то ужасное, что-то, что ему не хочется вспоминать.

Он заговорил, прерывая мои мысли.

— Хочу побыстрее закончить эту историю. Мне не хватит мужества на подробности. Мы прибыли в Клеррес и, дождавшись прилива, достигли Белого острова. Там наш покровитель доставил нас к воротам школы. Слуги, открывшие дверь, были приятно удивлены, потому что сразу признали нас. Они поблагодарили нашего покровителя, наградили его и быстро впустили нас внутрь. За этим следил сверщик Пирс. Они привели нас в Зал Записей и перелистали множество свитков, рукописей, связанных страниц, пока не нашли упоминания о Прилкопе, — Шут медленно покачал головой, удивляясь. — Они пытались посчитать, сколько ему лет, но у них ничего не вышло. Он стар, Фитц, действительно древний Белый Пророк, который, изменив время, прожил еще очень долго. Он поразил их. А еще больше они удивились, узнав, кто я.

Его ложка выискивала еду в тарелке. Он нашел и съел кусок клецки, потом — кусок оленины. Казалось, он заставляет меня ждать продолжения и получает удовольствие от этого моего ожидания. И я не стал бы упрекать его за это.

— Они сразу отказались от мысли, что я — Белый Пророк. Ты просто мальчик, говорили они, ты ошибся, и Белый Пророк этого времени уже ушла на север, чтобы сделать необходимые изменения. — он резко отбросил ложку в сторону. — Фитц, я был гораздо глупее Шута, которым ты всегда меня называешь. Я был идиотом, дураком, ослом… — его придушил внезапный порыв гнева. Сжав изрезанные шрамами руки, он стучал ими по столу. — Как, как я мог ожидать, что они встретят меня без страха? После всех тех лет, что они продержали меня в школе, опаивая, чтобы яснее были сны… После тех часов, когда они выкалывали на моей спине ее коварные картинки, чтобы сделать меня не Белым! После всех дней, когда они пытались запутать меня, сбить с толку, показывая десятки, сотни пророчеств и снов, убеждая меня, что я сам не знаю, кто я такой! Как я мог вернуться туда, думая, что они будут рады увидеть меня и быстро признают, что были не правы? Как я мог думать, что они хотели бы узнать, какую огромную ошибку совершили?

Говоря это, он всхлипывал, из его слепых глаз, растекаясь по шрамам, катились слезы. Какая-то часть меня отметила, что слезы стали чище, и подумала, значит ли это, что немного грязи все-таки ушло из его тела? Другая, более разумная часть меня, мягко проговорила:

— Шут, Шут, все в порядке. Ты теперь со мной, здесь, и они больше не причинят тебе вреда. Ты в безопасности. Ох, Шут. Ты в безопасности, Любимый.

Когда я произнес его имя, он задохнулся, приподнялся над столом, потом тяжело опустился в старое кресло Чейда и, не обращая внимания на миску и липкую столешницу, опустил голову на сложенные руки и совсем по-детски расплакался.

— Какой же я дурак! — с яростью воскликнул он, и рыдания сбили его голос.

Я не мешал ему плакать. Слова не помогут человеку, когда на него накатывает подобное отчаяние. Дрожь пробежала по его телу, как судороги страдания. Его рыдания стали тише и мягче, и наконец затихли, но головы он не поднимал. Он заговорил в стол тусклым, мертвым голосом.

— Я всегда считал, что они ошибаются, — тусклым, мертвым голосом произнес он. — Что они действительно не ничего не понимают.

Он окончательно вздохнул и поднял голову. Нащупав салфетку, он вытер глаза.

— Фитц, но они знали. Они всегда знали. Всегда знали, что я истинный Белый Пророк. Они сделали Бледную Женщину. Они сделали ее, Фитц, будто пытались вывести голубя с легкой головой и хвостом. Или как вы с Барричем выводили бы выносливого и горячего жеребца. Они создали ее там, в школе, учили ее, наполняли ее пророчествами и снами, которые отвечали их целям. Они заставили ее поверить, управляли ее видениями, чтобы предречь то, чего им желалось. А потом отправили ее в мир, а меня задержали.

Его голова опустилась. Он уткнулся лбом в предплечье и замолчал.