Странствия Шута

— По правде говоря, я устал отдыхать. Так устал, что не могу ничего делать, кроме как снова искать отдыха.

— Должно быть, это очень скучно.

Я стоял и смотрел, как он, запинаясь и шатаясь, движется ко мне. Я знал, что он не хотел бы никакой помощи.

— Ах, скука. Фитц, ты не имеешь ни малейшего представления о том, какой сладкой может быть скука. Когда я вспоминаю бесконечные дни, проведенные в раздумьях, вернутся ли они за мной снова и какие новые мучения придумают, и сочтут ли нужным покормить меня или дать воды… знаешь, скука становится более желательной, чем самый вычурный праздник. Пока я шел сюда, как же я жаждал, чтобы мои дни стали предсказуемыми. Знать, что человек, говорящий со мной, по-настоящему добр или жесток, знать, что в этот день я найду еду или сухое место для сна. Ох…

Он уже почти доковылял до меня, остановился, и маска страдания на его лице разорвала мне сердце. Воспоминания, которыми он никогда не поделится со мной.

— Кровать здесь, слева. Вот. Ты касаешься ее рукой.

Он кивнул мне, и ощупью нашел дорогу к кровати. Я откинул одеяла. Он повернулся и сел. Улыбка пересекла его лицо.

— Так мягко. Ты не представляешь, Фитц, как это прекрасно.

Он очень осторожно опустился на подушку. Эта осторожность напомнила мне о Пейшенс в ее последние годы. Ему потребовалось время, чтобы подвинуться и подтянуть ноги на кровать. Свободные штаны обнажили тощие икры и кривые шишки на голенях. Я вздрогнул, рассмотрев его левую ногу. Только из милосердия ее можно было назвать ногой. Как он вообще дошел до меня?

— Я помогал себе палкой.

— Я ничего не говорил!

— Я услышал легкий вздох. Ты всегда так делал, когда видел что-то неладное. Ноузи с царапиной на морде. Или в тот раз, когда мне накинули мешок на голову и избили.

Он лежал на боку, его рука царапала одеяло. Я ни слова не говоря укрыл его. Он помолчал минуту, а потом сказал:

— Спина болит меньше. Что ты сделал?

— Прочистил раны и наложил повязки.

— А еще?

И почему я должен лгать?

— Когда я прикоснулся к тебе, чтобы очистить первый гнойник, который открылся, я… я вошел в тебя. И призвал твое тело исцелить себя.

— Это… — он подбирал слово. — …интересно.

Я ожидал его возмущения, а не этого нерешительного интереса.

— И еще это немного пугает, — признался я. — Шут, в моих предыдущих опытах исцеления Скиллом приходилось прикладывать большие усилия, зачастую — усилия целой группы, чтобы найти путь в тело человека и направить его на тяжелую работу восстановления. Поэтому меня тревожит легкость, с которой я вчера проскользнул в твое тело. Это что-то странное. И еще странно, как легко мне удалось пронести тебя сквозь Скилл-колонну. Нашу связь через Скилл ты разорвал много лет назад, — мне пришлось постараться чтобы не выдать упрек голосом. — Я оглядываюсь на ночь, когда мы пришли сюда, и поражаюсь безрассудству этой попытки.

— Безрассудство, — тихо повторил он и хрипло засмеялся. Потом закашлялся, а когда прошел приступ, добавил: — Наверное, в ту ночь я был на самом краю смерти.

— Так и есть. Я думал, что выжег силы Риддла, чтобы перенести тебя. Но скорость, с которой ты восстанавливался, появившись здесь, заставляет меня задаться вопросом: не было ли чего-то еще?

— Было что-то еще, — твердо сказал он. — Не могу доказать, и все же уверен, что я прав. Фитц, давным-давно, когда ты вернул меня из мертвых, ты нашел меня и втащил обратно, в мою собственную плоть, вошел в мой труп и заставил его жить… это как хлестать упряжку, чтобы вытащить фургон из болота. Ты был безжалостен в сделанном. Равно как и в этот раз, когда ты рисковал всем, не только собой и мной, но и Риддлом, чтобы принести меня сюда.

Я опустил голову. Здесь нечем было гордиться.

— Мы прошли сквозь друг друга, чтобы вернуться к жизни в своих собственных телах. Ты же помнишь это?

— Немного, — уклонился я от прямого ответа.

— Немного? Когда мы менялись местами, мы объединились и смешались.

— Нет.

Теперь лгал он. Пришло время сказать правду.

— Я помню не это. Это было не временное слияние. Я помню, что мы стали единым целым. Мы не смешивались, проходя мимо друг друга. Мы стали частями, объединенными в целое. Ты, я, Ночной Волк. Едины.

Он не мог видеть меня, и все же отвернулся, будто я сказал что-то очень личное при чужих людях. Легко кивнул, подтверждая мои слова.

— Да, так и было. Смешение жизней. И ты видел результаты, хотя, возможно, не понял их. Да и я тоже. Это все гобелен Элдерлингов, когда-то висевший в твоей комнате.

Я покачал головой. В первый раз я увидел его ребенком. Этого было достаточно, чтобы меня начали мучить кошмары. На гобелене был изображен король Шести Герцогств Вайздом, которого лечили Элдерлинги, высокие, тонкие существа с необычным цветом кожи, волос и глаз.

— Он не имеет ничего общего с тем, о чем я сейчас говорю.

— О, как раз наоборот. Элдерлинги — это то, кем могут стать люди через долгое слияние с драконами. Или скорее всего — их выжившие дети.

Я не видел никакой связи.

— Я помню, когда-то давно ты пытался убедить меня, что я был частью дракона.

Улыбка искривила усталый рот.