Страшные истории Сандайла

Я хватаю карабин, но время застопорилось, будто все происходит где-то под водой. Зубы Двадцать Третьей щелкают в миллиметре от горла Мии, которая из последних сил сдерживает ее побелевшими от натуги руками. Двадцать Третья пронзительно повизгивает, но больше от страха, нежели от злости. Потом мотает головой, уворачиваясь от чего-то невидимого для нас, и воет.

– Стреляй в нее, Роб! – орет Мия, но я не могу даже сдвинуться с места.

– Роб! – говорит Джек.

Мия силится сбросить с плеч тяжелые лапы, но Двадцать Третья снова рвется в бой. Мие удается взять шею Двадцать Третьей в удушающий захват. Та издает душераздирающий вопль. Она разинула на всю ширину пасть и оскалила зубы, похожие на огромные сталактиты. В этом отчаянном вальсе они топчутся на пятачке примерно в квадратный ярд. «Наконец-то Мия научила ее команде Взять», – приходит в голову мысль. Я застыла как вкопанная, сжимая карабин, в горле застрял тошнотворно-приторный привкус. Мия снова и снова отпихивает от своего нежного горла острые челюсти.

– Дай сюда!

Джек выхватывает карабин и дважды стреляет Двадцать Третьей в мышцы задних лап. Потом передергивает затвор и палит опять, на этот раз в шею. Двадцать Третья воет, поджав между лап изувеченный хвост, и повторяет свой протяжный, тягучий рык. На ее теле весело подрагивают розовые кончики стрел, и Мия, воспользовавшись болью псины, отталкивает ее и бежит к воротам. Не знаю, сколько времени я уже кричу, но остановиться не могу долго.

– Что, черт возьми, происходит? – сдавленным голосом спрашиваю я, чувствуя, как в груди трепещет сердце.

Двадцать Третья лежит в неуклюжей позе на полу в загоне-изоляторе, в тусклом свете похожая на темное, смолистое пятно, чуть высунув меж зубов язык. Дышит спокойно, хоть и тяжело. Вдали клубятся грозовые тучи. Похоже, скоро грянет буря.

– Роб, пожалуйста, держи себя в руках, – говорит Фэлкон. В последнее время он редко встает со своего кресла, но на мои крики все же пришел. – Ты не хуже меня знаешь, что при испытаниях в реальных условиях провалы просто неизбежны. Неудача столь же информативна, как и успех. Мия не понаслышке знает, что такое техника безопасности.

– Ага, только я что-то сомневаюсь в ее эффективности, – возражаю я, – объясните мне, пожалуйста, прямо здесь и сейчас.

– В случае с Двадцать Третьей вставка не сработала, – лаконично бросает Мия.

– Но этого не может быть! – возражаю я. – После процедуры они меняются навсегда! Как вообще что-то могло пойти наперекосяк?

– Мы не знаем, – отвечает она, доставая из желтой коробочки сбоку шприц, – предполагаем, что вставка функционировала слишком долго, продолжала вырезать и стала внедрять в код совсем не тот материал, что был необходим.

Потом на несколько мгновений умолкает и продолжает:

– В итоге, по-видимому, она не может адекватным образом реагировать на страх. Префронтальная кора, мозжечковая миндалина и гиппокамп светятся, как Манхэттен в ночи. Нападая, Двадцать Третья меня даже не видела, – кивает она на собаку. – Столкнулась с чем-то чрезвычайно для нее травматичным. Это могло быть как реальное воспоминание, так и игра ее воображения. Она поджала между ног хвост, словно в попытке его спрятать. Думаю, она вспоминает то, что с ней случилось. И того, кто так с ней поступил.

– Психоз, – говорю я.

– В определенном смысле, да. Она отреагировала в высшей степени агрессивно, однако в ее понимании это была самозащита.

– Почему ты так думаешь?

– Я много лет работала с собаками, в том числе и с ней. Я знаю, как выглядит страх.

– Ее надо пристрелить, – говорю я.

– Это не вариант, Роб.

Необъяснимая любовь Мии к этой уродливой, опасной псине выводит меня из себя.

Она кладет руку на задвижку ворот загона.

– Ты что, опять собралась к ней?

– Я должна сделать ей укол. У нас есть временное решение этой проблемы в виде новой вторичной версии МАОА-1. Мне правда думается, что на этот раз у нас все получится…

– На этот раз? И сколько попыток исправить ситуацию вы предприняли до этого?

– Насколько я понимаю, все началось, когда она прикончила Келвина, – без обиняков заявляет Мия. – Хотя до меня это дошло не сразу. Собаки порой так поступают, живя на воле, когда кто-то из стаи стареет и тянет за собой назад остальных.

Мия быстро поворачивается и шагает к загону. Какой хрупкой выглядит ее кожа, какой уязвимой кажется плоть.

– Не переживай, Роб, она все равно в отключке. И дрыхнуть будет еще несколько часов.

Мия берет ротвейлериху за ухо и дует в него.

– Видишь? Джек, похоже, перестаралась с усыпляющими стрелами.

Шприц входит в тело и разбегается по нему мириадами крохотных ножниц, невидимых вооруженному взгляду. Мия покидает загон и направляется к крану мыть руки.

– Но это, надо полагать, еще не все, так? – спрашиваю я, прекрасно умея определять, когда здесь кто-нибудь что-то недоговаривает.

– Видишь ли, Роб…

– Выкладывай, не тяни.

– Она стала жрать Келвина, – отвечает Мия, – пока он был еще жив.

Собак мы теперь кормим, не открывая ворот и бросая им куски мяса через рабицу. Пыльная земля по ту сторону ограды забрызгана кровью.