Страсть и бомба Лаврентия Берии

Вот им-то и пришлось заниматься фильтрацией сотен тысяч выходящих из окружения. На ходу разбираться, кто прав, кто виноват. Иногда карать, но чаще все-таки ставить их в строй. Направлять во вновь формирующиеся части…

* * *

Открылась дверь. И, прервав воспоминания наркома, в кабинет зашел Борис Людвигов. С папочкой. Он принес свежую сводку о боевых действиях, а также тщательно выверенный отчет.

Лаврентий Павлович положил папку перед собой и подумал: «Тоненькая, содержит пару листочков. А сколько за этими цифрами и словами крови, страха и слез!»

Суровый и беспощадный нарком не был эмоционально глух и слеп. Он всегда осознавал, что кроется за простыми и конкретными цифрами. А как человек творческий, с воображением — ярко представлял, какие душераздирающие картины стоят за казенными словами приговоров. Осознавал, представлял, но делал. Так было надо.

Справка была сухая, крутая. О деятельности военных прокуратур.

«…С 22 июня сорок первого по 31 декабря они возбудили 85 тысяч 876 дел. Расследовались они в среднем денъ-два. Судили тоже быстро.

По этим делам приговорили к расстрелу 31 327 человек, а почти шестьдесят тысяч, точнее 58 995 — к тюрьме…»

Лаврентий Павлович, не дочитав бумагу до конца, отложил в сторону. Вспомнил август 1941-го. Он тогда тоже, как говорится, «руку приложил». В дополнение к тому приказу предложил свой — по самострелам. Сначала перечислил, сколько их было в частях Западного фронта. Цифру он хорошо запомнил: за 10 дней — 103 случая саморанений… Кое-какие, наиболее вопиющие случаи упомянул конкретно. И в конце коротко, как в лоб, выстрелил:

«НКВД СССР считает необходимым разрешить Особым отделам лиц, наносящих себе умышленное ранение, арестовывать и в необходимых случаях расстреливать на месте так же, как и дезертиров».

Все тогда подписались: за — Молотов, за — Маленков, за — Сталин. Время было такое. А теперь вот снова был август. И снова приказ…

Тогда в сорок первом пошел вал. Военные трибуналы Красной армии применяли «высшую меру» на фронте часто без надобности, без достаточных оснований. Просто как метод устрашения людей. Ну и, соответственно, командиры всех рангов считали, что имеют право без суда и следствия расстреливать перед строем бойцов и офицеров за любые провинности. Сколько народу положили! Только по приговорам — не меньше десяти дивизий. А если точно, то 157 593. А сколько «на месте» — не знал никто! Даже он.

Иногда Лаврентию, когда он задумывался обо всем происходящем, становилось жутко. Хоть он не верил во всякие мистические штуки, но чувствовал — за эти реки крови с кого-то спросится. Кем? Кто знает! Кобой? Вряд ли! С него самого спросится! Когда? Тоже вопрос. Сейчас хоть появились другие меры. Штрафные роты и батальоны. А тогда. Лучше не вспоминать… Ну а что там под Сталинградом? Вот свежие данные. Кто-то дерется до последней возможности. А кто-то бежит. Справочка. Еще одна справочка: «Заградотряды задержали сто сорок тысяч человек, покинувших позиции. Сто тридцать тысяч вернули обратно. Одна тысяча сто десять расстреляли…» Получается почти целый полк.

* * *

Коба добивался от Мехлиса, чтобы агитация наша наконец перестроилась. Кое-что уже начали делать.

Да, собственно говоря, он сам и начал. Еще тогда, в сорок первом. В своей знаменитой речи, когда отошел от согласованного текста. Сначала сказал: «Товарищи!» — потом осекся и начал сначала. По-человечески: «Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои…»

И работа закипела. Объявили войну Отечественной. И соответствующий орден создали — Отечественной войны двух степеней.

Сталин решил напомнить русским, что они великий народ. Об этом он заговорил уже в ноябре сорок первого на том параде, когда полки прямо с Красной площади шли на передовую. И вот наконец дозрели.

В июле к нему как члену ГКО на стол лег проект постановления Политбюро ЦК ВКП(б). Можно ли было такое представить лет десять назад? Резолюция, написанная рукою вождя, гласила:

«Об учреждении новых орденов: Суворова, Кутузова и Александра Невского.

Пункт первый: Одобрить проекты орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского.