Однажды, через несколько дней после сцены в кабинете, я шагнула в пролом стены, окружающей разрушенное аббатство, и сразу обнаружила, что я здесь не одна. К порыжевшему могильному камню прислонилась молодая женщина, которую я видела у дверей кабинета Ловата. Ноги были вытянуты, как у аиста, руками она обхватила себя, чтобы согреться.
Я было повернула в сторону, но она увидела меня и знаком подозвала к себе.
– Вы леди Брох-Туарах? – спросила она тихим голосом с шотландским акцентом; впрочем, скорее это было утверждением, чем вопросом.
– Да. А ты… Мэйзри?
Слабая улыбка осветила ее черты. У нее было своеобразное, слегка асимметричное лицо, как на картинах Модильяни. Длинные черные волосы рассыпаны по плечам. В них поблескивала седина, хотя она, несомненно, была еще молода.
– Мне было видение, – сказала она.
Широкая улыбка раздвинула ее слегка кривой рот.
– Вы и мысли читаете? – спросила я.
Ветер, гуляющий меж полуразрушенных стен, унес вдаль звук ее смеха.
– Нет, миссис. Я читаю по лицам, а…
– А мое – открытая книга, я знаю об этом.
Какое-то время мы стояли рядом, глядя на небольшие подтеки грязи на камне и жесткую бурую траву, которой порос церковный двор.
– Говорят, вы Белая Дама, – выпалила вдруг Мэйзри.
Я чувствовала, что она внимательно меня разглядывает, но не ощущала никакой нервозности, обычной в таких случаях.
– Да, говорят, – согласилась я.
– О…
Она не сказала больше ни слова, просто стояла и рассматривала свои ноги, длинные и изящные, одетые в шерстяные чулки и кожаные сандалии. Мои собственные ноги, обутые более надежно, стали замерзать, и я подумала, что, наверное, она озябла до костей, если находится тут уже какое-то время.
– Что вы здесь делаете? – спросила я. – Аббатство – прекрасное тихое место в хорошую погоду, но не в холодную зимнюю слякоть.
– Я прихожу сюда подумать, – сказала она, погруженная в свои мысли, и слабо улыбнулась.
О чем бы она ни думала сейчас, мысли ее были не очень веселыми.
– Подумать о чем? – поинтересовалась я, пристраиваясь на камне рядом с ней.
На могильной плите была изображена фигура поверженного рыцаря, прижимающего к груди кинжал, рукоять которого походила на крест.
– Я хочу знать – почему! – с жаром сказала она.
Ее худое лицо вдруг побледнело от гнева.
– Что «почему»?
– Почему! Почему я вижу, что должно произойти, но ничего не могу сделать, чтобы остановить это или изменить. Какая польза от такого дара? Это не дар, а проклятие, хотя я ничем не заслужила его!
Она обернулась и злобно взглянула на Томаса Фрэзера, безмятежно смотрящего из-под шлема, сложив руки на рукояти меча.
– А может, это твое проклятие, старый греховодник? Или всей твоей проклятой семьи? Вы когда-нибудь думали об этом? – неожиданно спросила она, повернувшись ко мне.
Ее брови выгнулись дугой над карими глазами, в которых сверкали искры гнева.
– Вы никогда не думали, что дар, который мы получили, нужен не нам, а кому-то другому, а мы из-за него обречены на страдания. Никогда не думали об этом?
– Не знаю, – медленно произнесла я. – Хотя да, я вас понимаю. Конечно, вы все время задаете себе этот вопрос: ну почему я? И никогда не находите на него ответа. Вы думаете, что у вас есть дар, потому что таково проклятие семейства Фрэзер – заранее знать о времени смерти? Дьявольский замысел.
– Верно, дьявольский, – с горечью согласилась она и прислонилась спиной к саркофагу из красного камня, выглядывающему из-под снега. – А вы как думаете? Сказать ему?
Я вздрогнула:
– Кому? Лорду Ловату?
– Да. Его светлости. Он спрашивает меня, что я вижу, и бьет меня, если я отвечаю, что ничего. Он знает, он видит по моему лицу, когда у меня бывают видения. Но мне хватает силы лишь на одно – чтобы молчать.
Длинные белые пальцы нервно теребили складки мокрого плаща.
– Но ведь всегда есть какой-то шанс! – Голова Мэйзри была низко опущена, и капюшон плаща скрывал ее лицо от моих глаз. – Есть шанс, что после моих слов можно что-нибудь изменить. Время от времени так и бывает. Я сказала Лахлану Гиббонсу, что видела его зятя запутавшимся в водорослях и что морские угри выглядывали из-под его рубахи. Лахлан тут же отправился к зятю и продырявил его лодку.
Она засмеялась.
– Господи, какой тогда поднялся шум! Но когда на следующей неделе случился сильный шторм и трое рыбаков утонули, зять Лахлана сидел дома и ремонтировал лодку. А когда я увидела его в следующий раз, рубаха на нем была сухая и никаких водорослей.
– Да, случается и такое, – тихо сказала я. – Иногда.
– Иногда, – кивнув, повторила она, все еще не отрывая глаз от земли.
У ее ног лежала леди Сара Фрэзер. Надгробный камень венчало изображение черепа над перекрещенными костями, а надпись гласила: «Сегодня моя очередь, завтра – твоя».
– А иногда нет. Когда я вижу человека, завернутого в простыню, он заболевает, и тут уж ничего не поделаешь.
– Возможно, – ответила я, глядя на свои руки, лежавшие на камне.