Стрижи

Она вообразила, что ее шестнадцатилетняя дочь попала на тот виток спирали, который приведет к катастрофе. То, что ученица устремляется к гибели по виткам спирали, показалось мне очень меткой метафорой. Хотя любая метафора, слетевшая со столь красивых губок, показалась бы мне меткой. Слово «спираль» заставляло вспомнить горки-трубы в аквапарке города Сан-Фернандо-де-Энарес, которые доставляли неописуемую радость маленькому Никите. И я даже вообразил, как дочка Дианы Мартин на огромной скорости скользит по такой горке и падает в воду, поднимая кучу брызг.

Я по мере сил успокоил Диану Мартин, которая, сидя по другую сторону стола, с надеждой смотрела на меня расширенными от тревоги, а может и от ужаса, зрачками. Я с апломбом выдавал ей избитые истины. Само собой, объяснил перемену в поведении девочки «гормональным бунтом», характерным для периода созревания. Потом принялся неумеренно и не совсем искренне хвалить ученицу, злоупотребляя эвфемизмами. Привычку противоречить учителям я назвал склонностью к дискуссии, хамоватость, появившуюся в последнее время, – силой характера, так что в конце концов у меня получился вполне положительной портрет. Я поставил себе целью заставить прелестные губы Дианы Мартин сложиться в улыбку и добился своего. А от этой улыбки, как от воды, в которую попал камешек, волны пошли вверх по всему лицу, сделав его до невозможности красивым.

Я решил, что на этом и закончился один из многих разговоров с матерью девчонки, вдруг открывшей для себя, какую радость могут доставлять непослушание и сигареты, а также то, что на тебя поглядывают мальчики. Разве что эта мамаша была более взбалмошной, чем другие. Мы уже встали и собирались распрощаться, когда Диана Мартин попросила у меня ручку и клочок бумаги. Я увидел, что, держа ручку пальцами с покрашенными красным лаком ногтями, она записала номер телефона. Затем сказала, глядя на меня с очаровательной настойчивостью:

– Вот мой телефон, это на случай, если возникнут какие-нибудь проблемы с Сабриной. – Она немного помолчала, а потом добавила до невозможности нежным голосом: – Или если тебе захочется поближе со мной познакомиться.

Она в первый раз обратилась ко мне на «ты».

16.

Пока Амалия на кухне грозила привлечь меня к суду, размахивала сердитым кулачком, который вряд ли причинил бы мне больше вреда, чем пощечина, полученная от бабочки, и кричала, что испортит мне жизнь и для этого у нее есть совершенно беспощадная (или не знающая жалости и сочувствия – точных слов не помню, но за смысл ручаюсь) адвокатша, я тайком трогал – или, вернее, гладил – лежавший у меня в кармане брюк клочок бумаги, где Диана Мартин написала накануне номер своего телефона.

Амалию приводило в бешенство, что я только согласно кивал и вроде бы даже готов был помочь ей пустить меня по миру. Она назвала это гордыней. Она жаждала борьбы, надеялась, что я начну оскорблять ее, может, даже ударю и дам повод для оправдания ненависти, которую она ко мне испытывала и которая кипела у нее внутри. Она прибегала к обобщениям: «Вы, мужики…», «Все мужчины считают…» Ей показалось, что я, сунув руку в карман, глажу свои яйца, словно издеваясь над ее словами, и что моя улыбка означает дерзкий вызов и презрение, а моя невозмутимость – фанаберию. Ее слепил гнев, и она не понимала, что это было совсем не то.

Это было счастье.

За несколько часов до отвратительной сцены на кухне я набрал номер Дианы Мартин, которая сразу же взяла трубку, как будто ждала моего звонка. Не откладывая дело в долгий ящик, мы договорились встретиться на следующий день ближе к вечеру в кафе «Комерсиаль». Время и место предложила она. А я согласился бы отправиться ночью на кладбище или на дно пропасти, лишь бы увидеться с ней. Не припомню, чтобы со времен юности сердце у меня колотилось так же сильно.

Судя по всему, с Дианой Мартин происходило то же самое. По телефону она призналась, что «волнуется как девчонка». Решив, что за такой откровенностью таится просьба или желание услышать несколько слов, которые бы ее успокоили или, в крайнем случае, внушили доверие, я ответил весьма глупо, но, видимо, желая выглядеть остроумным: – А я не кусаюсь.

Уже секунду спустя мне хотелось самому себе выбить зубы за эту фразу. Правда, Диана Мартин неожиданно рассмеялась и тотчас сообщила, что чувствует себя неуверенно рядом с таким ученым человеком (ученым! – она назвала меня ученым! – меня!), а потом заранее извинилась за то, что во время нашей встречи я, возможно, буду разочарован. И хотя я промолчал, сам тоже побаивался. Я считал чудом, что такая красивая женщина согласилась провести время наедине со скучным учителем, который за всю свою жизнь не совершил ничего примечательного. Я явился на свидание в уверенности, что Диана Мартин не найдет во мне ничего стоящего внимания, в буквальном смысле слова ничего.