Стрижи

Она смертельно ненавидит и дешевое красное вино, и крепкое густое, и всякое другое пойло, зато иногда может проявить снисхождение к так называемому столовому. Как-то раз она в шутку высказала сожаление, что в свое время не поступила на юридический, чтобы потом приговаривать к большим тюремным срокам тех, кто изобрел сангрию и калимочо[43]. Я не раз видел, как она выливает в раковину бутылку красного дешевого вина, подаренного ей на день рождения или по какому-то иному поводу коллегами с радио, которые не догадывались, что Амалия, по выражению ее матери, женщина «со своими капризами» и слишком привередливая.

Амалия любила повторять, что еда подается к вину, а не наоборот.

Иногда, ребячась, она с наслаждением слизывала языком каплю красного, оставшуюся на губах. Чудесные были времена! Тогда меня радовало все, что бы она ни делала! В самом начале опьянения чувственность ее обострялась. Чем больше она выпивала, тем больше приходила в эйфорию, и у нее постепенно ослабевали тормоза стыдливости. Мы возвращались домой, и моя жена, уже едва держась на ногах, смеялась без причины и нежным голосом изрекала непристойности, потом позволяла себя раздеть и не мешала моим рукам прогуливаться по своему телу. Она лежала на диване, на матрасе или на ковре, погрузившись в сладкий сон и ни на что не реагируя, а я разводил ей ноги, переворачивал, ставил в нужную мне позу – и в итоге овладевал ее телом, как сейчас овладеваю телом Тины, достигая вершин блаженства.

Со всем этим уже давно покончено, но иногда что-то всплывает в памяти и будит мучительную тоску, как это случилось совсем недавно, пока я слушал передачу Амалии и по особому смеху, по избытку шуток и манере тянуть гласные понял, что вечером за ужином она выпила немало хорошего вина.

И пила из большого бокала – это уж точно.

23.

Я лежал в постели и готовился к завтрашним урокам. Время близилось к полуночи. Тогда я еще всерьез относился к преподаванию. У меня было достаточно энергии, были надежда и желание стать лучше, и я переживал неудачи учеников как свои собственные. Тогда же наметились и проблемы с позвоночником, из-за чего мне часто приходилось работать, подложив под спину подушки.

Через тонкую стенку я слышал, как вернулась Амалия, слышал стук ее высоких каблуков и громкий звук, с которым она швырнула связку ключей на комод в прихожей. Наверное, явилась с лесбийского свидания, но мне это, честно скажу, было совершенно безразлично. Амалия часто не ночевала дома, оставаясь, скорее всего, у своей подружки. Не знаю. Меня ее дела мало интересовали.

Мы продолжали жить в одной квартире из чисто практических соображений. Иными словами, теперь, когда до развода оставался один шаг, только вопросы, связанные с решением домашних проблем, заставляли нас изображать подобие семьи.

Часто мы с ней не виделись по целым дням. Часто я слышал, как она уходит или приходит, или она слышала, как ухожу или прихожу я, но ни один из нас не выходил, чтобы поздороваться или попрощаться.

Мы привыкли общаться с помощью коротких записок, которые оставляли на кухонном столе. «Закончился рис». «Николас записан к зубному на пятницу в 11.30. Я не смогу его отвезти».

Амалия побаивалась, что в один прекрасный день я не выдержу и улизну, наплевав на счета, которые продолжают приходить. Пока мы будем жить под одной крышей, будем делить и все расходы, начиная с выплаты ипотеки за квартиру. Она отлично понимала, что, если я съеду, мне придется оплачивать аренду нового жилья для себя и это вместе с другими очевидными тратами составит такую часть моей учительской зарплаты, что они с Никитой не смогут получать от меня серьезной денежной помощи, даже если я не стану пытаться снизить сумму причитающихся мне по закону алиментов. Сам я переживал из-за другого: трудно навсегда покинуть свой дом, или тот дом, который считал своим, и уйти неизвестно куда.

Амалию страшно беспокоила реакция ее родителей на известие о совершенном дочерью смертном грехе против таинства брака, хотя мы с ней и не венчались в церкви. Супружеская измена, да еще с женщиной, – какой ужас, какой позор, какой стыд! Эта ханжа, ее мать, наверняка упадет в обморок, а старому фашисту придется выпить литры анисовки, чтобы утопить в ней свое горе.

С мамой все обошлось бы гораздо проще, даже если бы она не начала к тому времени терять рассудок. Хотя бы потому, что мама ни в коей мере не разделяла консервативных взглядов моих тестя и тещи. Как мне кажется, узнай она о нашем разводе, поздравила бы меня.

Заботясь о Никите, мы старались при нем скрывать наши раздоры. Мальчишка понятия не имел, насколько далеко зашло дело.