Должен признаться, меня дрожь брала при одной мысли, что я приведу Агеду к маме. И не в том дело, что мама станет дотошно ее разглядывать, и при этом, разумеется, довольно безжалостно, чтобы потом, как я предвидел, высказать мне свое неодобрение. Хуже было другое: такой визит, безусловно, придал бы Агеде формальный статус моей невесты. Именно этого ей, вне всякого сомнения, и хотелось, хотя она, думаю, ясно сознавала, что я держал осаду, не желая распахнуть перед ней двери и дать надежду на долгую совместную жизнь. Вот тогда Агеда и решила сделать ставку на мою мать: надо было только суметь ей понравиться, чтобы рассчитывать на ее поддержку.
Агеда была мне подругой, и, добавлю, очень хорошей подругой. Мы с ней подолгу беседовали, откровенничали, обменивались подарками и пикировались. Подругой, чьи советы и мнения я ценил. Мы вместе ходили по книжным, в театры и на выставки, много смеялись и вообще хорошо проводили время вдвоем; но было и то самое досадное обстоятельство, мешавшее нам вести себя в постели так, как это бывает у нормальных людей.
Что еще хуже, друзья подсмеивались надо мной, и не всегда за моей спиной, из-за того, что я гулял с такой внешне непривлекательной девушкой. Конечно, тут я использую эвфемизм. Они обычно говорили про нее без обиняков: ни кожи ни рожи. И откровенно настраивали меня против Агеды – до такой степени, что я сгорал от стыда, когда мы с ней, идя по улице, сталкивались с кем-то из знакомых.
Но Агеде было мало просто весело проводить со мной время. Она хотела большего, хотя открыто в этом не признавалась. Мысли ее скользили поверх наших развлечений и устремлялись к общему будущему. Она столько раз повторила, что хотела бы познакомиться с моей мамой, что под таким напором я наконец сдался и в очередное воскресенье за обедом сообщил маме о просьбе подруги – подчеркнув, что Агеду нельзя назвать моей невестой в традиционном смысле слова. Мама будущему знакомству, как мне показалось, обрадовалась и взяла с меня обещание привести Агеду в ближайшие выходные. А еще придирчиво расспросила о вкусах и предпочтениях девушки, чтобы приготовить что-нибудь ей приятное, выяснила, хороший ли у нее аппетит, пьет ли она вино, ест ли сладкое и так далее.
По правде сказать, все это начало меня пугать.
Мама хотела непременно принять у себя Агеду, так же как Агеда мечтала попасть к ней в гости и возлагала на их встречу большие надежды.
Возможно, наука психология сумела бы объяснить загадочный для меня феномен, когда два человека проникаются друг к другу симпатией еще до знакомства. Я могу только строить догадки. Пожалуй, тут действуют некие знаки свыше, женская интуиция, благоприятное впечатление после каких-то моих слов. Нет, все равно не могу понять.
Агеда явилась к обеду, постаравшись привести себя в божеский вид, а не как она обычно ходила. В первый раз я видел свою подругу с накрашенными губами, что сильно ее изменило и почему-то сначала мне не понравилось. Но потом, пока мы ехали в метро и я сравнивал ее с другими женщинами, даже чуть-чуть подкупило, и наконец, когда я увидел явное одобрение, с каким встретила Агеду мама, стал смотреть на новый штрих не без удовольствия.
Несколько дней Агеда мучительно раздумывала, как ей одеться и что принести маме в подарок. Даже советовалась со мной. Что касается одежды, я сразу сказал: мы идем не на торжественный прием в королевский дворец, а на обед к моей матери, так что незачем слишком выпендриваться. И добавил: ты должна выглядеть такой, какая есть на самом деле. Агеда послушалась и выглядела как нормальный человек или, по крайней мере, не как человек, который лезет из кожи вон, желая всех поразить, и в результате производит жалкое впечатление.
Про подарок я сразу заявил, что тут ей не помощник. Мне никогда и в голову не приходило что-нибудь принести маме, если не считать грязного белья, накопленного за неделю. После долгих сомнений Агеда сделала выбор в пользу кухонных прихваток, которые сама же и сшила. По ее словам, над этими прихватками она трудилась всю ночь до рассвета. Мама, желая показать, как она оценила подарок, тут же пустила их в ход, едва сняв обертку. И несколько раз повторила: «Просто чудо какое-то!»