К моему удивлению, вскоре у обеих заболела голова. Они трудились на кухне. Агеда предложила маме свою помощь, и та с восторгом ее приняла, а я тайком слушал через приоткрытую дверь их разговоры. Между прочим, Агеда ничего не сказала мне про свою мигрень. В метро мы вроде бы вполне нормально болтали, и она даже не упомянула о головной боли. Я не знал, что такое с ней случалось довольно часто, но сейчас уловил в домашней атмосфере легкую перемену – некий укор себе. Во всяком случае, не мог не задаться вопросом, сколько воскресений я наслаждался вкуснейшей маминой стряпней и досаждал ей своими неприятностями, обидами и проблемами, не думая о том, что в этот момент у нее чудовищно болела голова. И ни разу не поинтересовался ее самочувствием. Из беседы двух женщин я уяснил, что обе ловко умели скрывать свои страдания от окружающих, но, конечно, до известного предела.
Стоя в коридоре, я слышал, что они обменивались советами, как можно снять или хотя бы смягчить головную боль. И с изумлением узнавал подробности повседневной жизни каждой из них, совершенно мне до той поры неведомые.
Обе считали выходные дни настоящим проклятьем для себя: «Только подумаешь, что вот, можно немного и расслабиться, как хлоп, снова голова заболела». Не выспаться – плохо, переспать – еще того хуже. Мама перечислила своих главных врагов: спиртное (и я тотчас вспомнил ту ночь, когда брат показал мне бутылки с бренди, спрятанные в чулане), скованные мышцы спины, отказ от завтрака или от еды в положенные часы. Агеда подтвердила, что и у нее враги отчасти те же самые, но добавила кое-что еще: месячные (мама: «А я их всегда воспринимала как спасение»), выход на улицу с мокрыми волосами, еда в неположенное время, шоколад…
– Шоколад?
– Даже глянуть на него боюсь. И на алкоголь тоже.
Потом обе снова заговорили о способах, помогающих победить мигрень, хотя они не всегда действовали. И речь шла не только о лекарствах, которых Агеда успела перепробовать невесть сколько, а мама, как я понял из ее слов, – и вообще все. Она посоветовала Агеде выпивать немного кофе с лимоном при первых же признаках боли. Агеда ответила, что возьмет это на вооружение.
При прощании мама повторила:
– Не забудь: чашечка кофе с лимоном.
Несколько дней спустя мама сказала мне по телефону:
– Эта девушка – настоящее сокровище. Не будь дураком. Смотри, чтобы ее у тебя не увели.
Потом несколько раз попросила, чтобы я и в следующие воскресенья приглашал Агеду с собой.
И я действительно приводил ее еще два или три раза, а когда уже начал привыкать к накрашенным губам Агеды, на моем горизонте появилась девушка по имени Амалия – с красивым лицом и чудной фигурой, овеянной ароматом духов.
Уже давно мы с Хромым не баловали себя крокетами в «Каса Маноло». Войдя, мы увидели, что и без того небольшой бар набит битком, и нам пришлось немного подождать на улице, пока компания светских дам с прическами, сделанными в парикмахерской, покинет заведение, чтобы переместиться в Театр сарсуэлы, расположенный на другой стороне узкой улицы Ховельяноса. Теперь можно было занять столик у окна, где не так мешал шум голосов, и поговорить. Нам принесли тарелочку с оливками, крокеты по большой порции и красное вино. Я заказал себе еще и кусок тортильи, чтобы дома уже не заботиться об ужине.
Хромой пустил в ход тяжелую артиллерию, пылко доказывая мне, что нельзя скрыть от чужих глаз сильную боль, такую, что способна валить человека с ног. Ту, что проходит от таблетки аспирина, – еще куда ни шло, но мигрень, которую любое движение, любой самый легкий звук или лучик света, попавший в зрачок, превращают в муку смертную, – это совсем другая история.
– Подожди, подожди, а ты-то почему так хорошо разбираешься в мигренях?
Но он гнул свое: к сожалению, ты, ослепленный эгоизмом, видел в матери только служанку, машину для готовки, стирки и обожания сыночка; она вроде как вечно должна была вскармливать тебя грудью, и если не молоком, то состряпанными ею блюдами. Твоя мама – прекрасная женщина, она боялась хотя бы намекнуть на свои страдания или пожаловаться, чтобы не испортить своему маленькому Тони воскресный обед.
– Ты хоть раз поблагодарил свою мать?
– А тебе какое дело?
– Мне? Никакого. Ты сам заговорил на эту тему.