Стрижи

Пока Агеда говорит, я внимательно изучаю черты ее лица. Она слишком болтлива. Тем не менее эта болтовня не сверлит мне уши, как случается, когда я сталкиваюсь с другими людьми схожего темперамента. Я объясняю это тем, что она выражается внятно и у нее красивый голос – не такой мелодичный, как у Амалии, но вполне приятный для слуха. Она знать не знает, что такое кокетство. Ее лица никогда не касалась косметика. Губы у нее тонкие, неровные и не до конца смыкаются, когда она закрывает рот. Кожа на лице гладкая, хорошо сохранившаяся, хотя в уголках глаз и на шее уже появились неизбежные возрастные морщины. Испорченные зубы, очки, седина, тупой нос… И полное отсутствие сексапильности. Чем дольше я на нее смотрю, тем крепче становится впечатление, будто передо мной стоит некое бесполое существо – нет, ни в коем случае не уродливое, но лишенное тайны, без изюминки, без чего-то особенного в движениях и фигуре. Так мы, наверное, воспринимаем какого-нибудь родственника, который стал нам очень близок и – почему не признаться в этом? – превратился в нечто настолько привычное, что нам и в голову не придет оценивать его с точки зрения красоты и сексуальности.

И вдруг у Агеды вырывается:

– Что угодно бы отдала, лишь бы узнать, чем я так тебя раздражаю.

И я без колебаний ответил. Вернее, на колебания мне просто не хватило времени, так как ответ сам собой сорвался с моих уст:

– Я ненавижу твой плащ.

Агеда от неожиданности остолбенела, да и сам я вдруг страшно смутился. Как я мог брякнуть такую непростительную глупость? Ей наверняка показались оскорбительными и смысл сказанного, и тон, каким я это сказал. Поэтому меня не удивило, что она тотчас повернулась ко мне спиной. Чтобы я не увидел ее слез? А потом, не простившись, зашагала прочь вместе со своим неуклюжим черным псом. Видно, я глубоко ранил ее. И честно сказать, даже подумал, что больше мы с ней никогда не увидимся. После таких слов трудно что-то исправить. Между тем я заметил, что Агеда уходит не своим обычным путем через площадь, а направляется к подземной парковке. Насколько мне известно, у нее нет ни машины, ни водительских прав, хотя от великого сплетника Хромого я узнал, что Агеда посещает курсы при автошколе. Меня разобрало такое любопытство, что я не только неотрывно следил за Агедой взглядом, но даже сделал несколько шагов следом за ней, чтобы было лучше видно. И тут она остановилась рядом с урной, стоявшей у перил пандуса. Бросила на асфальт собачий поводок, сняла плащ, свернула в комок и швырнула в урну. Затем с улыбкой помахала мне на прощание рукой, и я, дурак дураком, ответил ей тем же.

25.

Подходя к дверям бара, я внимательно слежу за тем, что скажет мне поведение Пепы. Может, ее хвост, морда и уши вовремя предупредят меня о присутствии там толстого пса, и тогда я развернусь на сто восемьдесят градусов. Но собака никаких особых знаков не подает, поэтому я решаюсь войти. Хромой уже сидит за нашим столиком, погрузившись в чтение развернутой на столе газеты. По его словам, он меня не ждал. Я объясняю, что гулял поблизости и зашел просто так. И надолго не задержусь – только выпью бокал пива. Мой друг показывает мне название передовой, которую читал до моего прихода: «Никакого климата нет». То есть я был прав. Наши политические лидеры не обращают ни малейшего внимания на экологию. Но я заглянул в бар вовсе не для того, чтобы обсуждать с ним такого рода проблемы, а хотел бы разведать, что ему рассказала про меня Агеда. Он советует мне успокоиться. Я отвечаю, что и так спокоен, хотя это ложь. Хромой явно ищет способ отвертеться от ответа и бросает какую-то шуточку, которая остроумием явно не отличается. Потом начинает расхваливать Агеду (ее простоту, заботу об обездоленных, доброе сердце), давая понять, что от нее нельзя ждать ничего плохого. Но я больше не могу кружить вокруг да около. Я прошу Хромого – или требую? – чтобы он четко определил характер своих отношений с Агедой. Их соединяет не слишком тесная дружба? Или они доверяют друг другу, но встречаются редко? Или он переспал с ней?

– Ты что, спятил?

Однако я жду, чтобы он высказался поопределеннее. Ладно, по его словам, Агеда – женщина не в его вкусе, кроме того, она уже миновала климакс, то есть, что называется, давно вышла в тираж. Судя по его гримасе, он дает мне понять, что я не должен бояться с ее стороны сексуальных посягательств. А с чего он взял, будто я чего-то боюсь? Потом спрашиваю, не шепнул ли он ей мой телефонный номер. Хромой врать не стал: она попросила номер как-то внезапно и застала его врасплох.

– Она тебе звонила?

– Пока еще нет. А адрес тоже ты ей дал?

– Нет, если она его знает, то нашла сама. Может, тайком шла за тобой до твоего дома или порасспрашивала соседей по улице.

А еще я хотел знать, рассказывал ли он ей подробности о моей прошлой жизни, моем разводе, моем сыне и моей работе. И услышал, что она действительно несколько раз пыталась вытянуть из него какие-то сведения, но он всегда отделывался общими словами. А про Тину? Ни в коем случае.